Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет-пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог дает царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелешенько вздохнула,
Восхищенья не снесла,
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошел как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
«Свет мой, зеркальце! скажи
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?»
И ей зеркальце в ответ:
«Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее».
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищелкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась - и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Королевич Елисей.
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
«Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?»
Что же зеркальце в ответ?
«Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее».
Как царица отпрыгнет,
Да как ручку замахнет,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
«Ах ты, мерзкое стекло!
Это врешь ты мне на зло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всем меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди все царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?» Зеркальце в ответ:
«А царевна все ж милее,
Все ж румяней и белее».
Делать нечего. Она,
Черной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав ее, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась,
И до смерти испугалась,
И взмолилась: «Жизнь моя!
В чем, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя».
Та, в душе ее любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
«Не кручинься, бог с тобой».
А сама пришла домой.
«Что? - сказала ей царица, -
Где красавица девица?»
- Там, в лесу, стоит одна, -
Отвечает ей она. -
Крепко связаны ей локти;
Попадется зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть.
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Королевич Елисей,
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем все шла да шла
И на терем набрела.
Ей на встречу пес, залая,
Прибежал и смолк, играя;
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пес бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась,
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно!
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Все порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: «Что за диво!
Все так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица».
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те спознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Авторы - Н.В.Суздальцева, А.Васляева
В этой статье попробуем доказать, что "Сказка о мертвой царевне" А.С.Пушкина является по жанру православной сказкой, сочетающей в себе черты рождественской и пасхальной сказки одновременно.
СИМВОЛИЧЕСКОЕ НАЧАЛО
Пушкинская сказка начинается с трагедии разрушения семьи: с прощания царя с царицей, долгим (9 месяцев!) отсутствием царя, страданием и страхом оставшейся в одиночестве и ждущей рождения первого ребенка молодой царицы:
Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждет пождет с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись глядючи
С белой зори до ночи;
Не видать милого друга!
Только видит: вьется вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белешенька земля.
Девять месяцев включают в себя и весну, и лето, и зиму, но для царицы в отсутствии любимого время остановилось. В ее сердце одно время - зима, вьюга, холод. Пушкин использует образ вьюги не как обозначения времени года, а как символ душевного холода и постепенного духовного умирания.
Образ вьюги символичен еще и тем, что у Пушкина он всегда выступает как символ бесовства, искушения. Пример тому стихотворение «Бесы», повесть «Метель» или роман «Капитанская дочка» (встреча главного героя с разбойником Пугачевым в метель). А вот цитата из «Бесов»:
Вьюга злится, вьюга плачет;
Кони чуткие храпят;
Вот уж он далече скачет;
Лишь глаза во мгле горят;
Кони снова понеслися;
Колокольчик дин-дин-дин...
Вижу: духи собралися
Средь белеющих равнин.
Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны,
Будто листья в ноябре...
Таким образом, в начале сказки мы видим не только начало разрушения семьи, но и разрушения всего мира, потому что, во-первых, семья – это основа русского православного космоса, а во-вторых, потому что главные герои не простые люди, а царь с царицей. Разрушение царской семьи грозит разрушением нравственных основ всего государства. Тем более, что мы не знаем по каким государственным делам оставляет царь свою ждущую ребенка супругу – война ли это как защита государства, как завоевательный поход или просто долгое заграничное путешествие. В любом случае расставание супругов в начале сказки приводит не к радости встречи, а к еще большей трагедии – смерти царицы. Мир на грани катастрофы. И вот тут-то в последние дни жизни царицы Бог посылает разрушающемуся миру крохотный лучик надежды – рождение дочери.
Бог дает царице дочь.
Царевна рождается в символичное время – в Рождество, в то же время, что сам Христос! Это не может быть случайным совпадением, Пушкин сам выбирает такое время для рождения своей героини. Как Христос приходит для спасения этого мира, так и царевна, рожденная в Рождество, символ надежды этого мира на спасение. Но пока царевна еще мала, она еще растет, а мир только множится грехами – через год после смерти жены царь женится на молодой царице.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен.
ВСЁ – С БОГОМ!
1. Самым главным доказательством того, что «Сказка о мертвой царевне и семи богатырях» настоящая православная сказка (то есть космос ее православный и герои ее живут и судятся автором по христианским заповедям), является упоминание Пушкиным Бога в самых ключевых моментах сказки. Все в сказочном мире Пушкина происходит по воле Божьей, все герои вспоминают Бога в критические и ответственные моменты. Само рождение царевны происходит по воле Бога:
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог даёт царице дочь
2. Следующий раз Бог упоминается в один из самых страшных моментов сказки – когда злая царица приказывает сенной девушке Чернавке свести царевну в лес и «связав ее, живую под сосной оставить там на съедение волкам». Чернавка заводит царевну в лесную глушь, но отпускает со словами:
«Не кручинься, Бог с тобой».
Слова, сказанные Чернавкой, имеют двойное значение: и переносное, фразеологическое, зафиксированное в словарях, и прямое.
Учебный фразеологический словарь. - М.: АСТ. Е. А. Быстрова, А. П. Окунева, Н. М. Шанский. 1997:
«Бог с тобой <с ним, с ней, с ними, с вами. Разг. Неизм.1. Пусть будет так (выражение согласия, примирения, прощения, уступки).
Бог с тобой, езжай одна.
Бог с тобой, золотая рыбка! Твоего мне откупа не надо. (А. Пушкин.)
2. Как можно, зачем (выражение несогласия, упрека, удивления, недовольства и т. п.).
«Вот собираюсь за границу: для этого… имение заложу или продам…» – «Бог с тобой, что ты, Борюшка!» (И. Гончаров.)
Но слова Чернавки, взятые в прямом значении, воспринимаются и как утешение царевны, что Бог ее не оставит, и одновременно констатация факта – Бог с царевной всегда, она его избранница. И отказывается от злодеяния Чернавка, может быть, именно потому, что вспомнила о Боге и осознала всю греховность своего поручения.
3. Третий раз Пушкин упоминает Бога также в очень ответственный момент, когда жених царевны – королевич Елисей отправляется ее искать:
Королевич Елисей,
Помолясь усердно Богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей-душой,
За невестой молодой.
Королевич Елисей не надеется только на свои силы, он просит помощи у Бога, потому что не знает, где искать ему невесту.
4. Следующее упоминание Бога тоже не случайное. Царевна, отпущенная Чернавкой, набредает в лесу на терем семи богатырей и, зайдя в дом, на наш взгляд, по одной только детали определила, что никакой беды здесь с ней не случится:
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут.
«Под святыми» - значит под иконами, по одной этой детали царевна определяет, что здесь живут люди православные, а значит добрые, соблюдающие заповеди божии. Более того, решив остаться в тереме, царевна наводит порядок в доме, который для нее не возможен без молитвы:
Дом царевна обошла,
Все порядком убрала,
Засветила Богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась
«Засветила Богу свечку» - наверняка Пушкин имел в виду в этих строчках, что царевна поблагодарила Бога за спасение, помолилась за тех людей, в дом которых ее Бог привел. И самое главное – восстановление порядка, гармонии в сказке, до этого повествовавшей только о бедах и грехах, началось с зажжённой Богу свечки.
5. Еще раз Бога Пушкин упомянет тоже в важном эпизоде – в сцене сватовства богатырей к царевне. Это момент искушения и для богатырей, их братской любви, ведь они готовы поссориться из-за гостьи, и для самой царевны, ведь у нее есть жених - останется ли она ему верна?
Старший молвил ей: "Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы рады,
Да нельзя, так Бога ради
Помири нас как-нибудь…
Все герои призываю Бога помочь им в их искушении, именно поэтому с честью выходят из духовной брани, не совершив греха. «Спрос - не грех», - говорит Пушкин словами старшего брата после правильного выбора царевны:
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Королевич Елисей".
6. Бога упоминают не только положительные герои сказки, но и злодеи. Так пришедшая погубить царевну черница, бросая ей отравленное яблоко, говорит при этом:
Бог тебя благословит,
Вот за то тебе, лови!
Черница – это монахиня, именно поэтому она внушает доверие царевне и та ее не боится, несмотря на предупреждение чуткого пса. Это еще раз говорит о набожности царевны, она верит, что тот, кто верит в Бога, человек добрый, от него зла ждать нельзя. Именно поэтому злая царица подсылает к ней убийцу, переодетую в монахиню. Но черница, подавая яд и произнося при этом «Бог тебя благословит», как бы дает одновременно противоядие. Может, поэтому царевна не умирает, а лишь впадает в зачарованный сон.
7. Кто-то может не согласиться с тем, что пушкинская сказка православная, приведя в довод, что в ней действуют языческие герои: солнце, ветер, месяц. Это так, ведь это сказка, а какая же русская сказка без языческих героев – Кощея или Бабы Яги, лешего и прочих. Но даже языческие герои у Пушкина подчиняются Богу! Вспомним встречу Елисея с ветром:
"Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе.
Не боишься никого,
Кроме Бога одного».
И ведь именно этот, имеющий страх Божий, языческий герой помогает Елисею!
ГЛАВНЫЕ ГЕРОИ
Образ царевны.
В своём произведение А.С.Пушкин создаёт образ царевны как идеал православной девушки. Царевна прекрасна и снаружи («белолица, черноброва»), и внутри («красавица душой»). А также царевну можно сравнить со светлыми, непорочными девами как Богородица, Вера, Надежда, Любовь и др. Время рождения (ночь в сочельник – канун Рождества) определяет судьбу царевны, а поскольку она главная героиня сказки, то дата определяет и сюжет сказки: раннее сиротство, в детстве она «нраву кроткого», далее – испытания, странствия, добрые дела (забота о богатырях, помощь чернице), искушение (брачное предложение богатырей), верность жениху, смерть (временное торжество зла) и чудесное воскресение. По сути дела перед нами житийный сюжет со всеми его основными элементами, но в его сказочной модификации.
Образ Царевны вполне соответствует пушкинскому «милому идеалу» русской женщины: не случайно в сказке почти цитируется последняя встреча Татьяны и Онегина из романа «Евгений Онегин». Сравним. В романе: «Я вас люблю, К чему лукавить, Но я другому отдана. Я буду век ему верна»; и в сказке: «Всех я вас люблю сердечно; Но другому я навечно// Отдана…». А ведь Татьяна Ларина – это пушкинский идеал русской женщины.
Образ королевича Елисея
Жених царевны носит имя Елисей не случайно, и он единственный герой, который имеет имя собственное. Это имя связывает всю сказку с Библией. В 4-ой Книге Царств Ветхого Завета описаны жизнь и деяния пророка Елисея, жившего в IХ веке до Рождества Христова и являвшегося учеником и преемником другого ветхозаветного пророка - Илии. Для нас здесь важен и тот факт, что святой Елисей мог оживлять мертвых. В Книге Царств так описывается воскресение им ребенка самаритянки: «И вошел Елисей в дом, и вот, ребенок умерший лежит на постели его. И вошел, и запер дверь за собою, и помолился Господу. И поднялся и лег над ребенком, и приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка <…> и открыл ребенок глаза свои». Сравним: в пушкинской сказке Елисей отправляется на поиски невесты также «помолясь усердно Богу», а, найдя её в пещере, свершает чудо: «И о гроб невесты милой Он ударился всей силой. Гроб разбился. Дева вдруг Ожила. Глядит вокруг Изумленными глазами…». Несомненно, Пушкин как христианин прекрасно знал Священное писание, тем более что православная церковь поминает пророка Елисея. И христианский миф о пророке Елисее и значение его имени (в переводе с еврейского означает коего спасение Бог) точно вписываются в сюжет сказки о торжестве добродетельной любви над ненавистью, жизни над смертью, света над тьмой: «В руки он её берет И на свет из тьмы несет». Невольно возникают ассоциации с житийным сюжетом о Петре и Февронии.
Но функции образа королевича Елисея не исчерпываются любовным сюжетом. Елисей – спаситель царства от разрушения, от гибели, от власти бесов. Поэтому сразу после похорон царицы – свадьба: злая мачеха находится за пределами православного пространства. А Елисей и царевна – по сути дела венчаются и на царство. В финале нет и намека на конец света. Наоборот – возрождается власть, основанная на христианских идеалах. Поэтому и пир, какого не видал «никто с начала мира». Таким образом, сказка завершается напоминанием о событии, с которого и началась – с Рождества Христова.
Образ злой царицы
На примере злой мачехи Пушкин нам рассказывает историю постепенного духовного падения человека. Это особенно становится очевидным, если сравнить героиню Пушкина с злой царицей из сказки братьев Гримм. В сказке А.С.Пушкина царица – это самый обыкновенный человек, правда, очень эгоистичный и завистливый. А королева братьев Гримм - это не просто грешный человек, а настоящая ведьма. Русская царица пыталась погубить царевну не сама, а через других людей (чернавка, черница). А у братьев Гримм королева все делала сама. И когда она велела егерю убить Белоснежку, то приказала принести ещё и её внутренние органы и съела потом их! Царица же просто велела чернавке отвести царевну в лес и не убивать, а просто привязать к дереву. В пушкинской сказке, в отличие от европейской, нет никаких мистических сил, колдовства. В «Белоснежке» семь гномов – это явно фантастические существ, которые непонятно то ли добрые, то ли злые. А в «Мертвой царевне» видно, что богатыри - это люди, да к тому же «добрые», то есть честные, православные.
Пушкина интересует не фантастика, волшебство и мистика, а человеческие отношения и история человеческой души. В начале сказки злая царица еще вовсе не злая, а только лишь своенравная:
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Но она умеет быть и другой – почти доброй и веселой, правда, не со всеми, а лишь с зеркальцем:
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно:
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С. ним приветливо шутила…
Причем, это зеркальце ей дано было в приданное, то есть досталось от родителей. И кто знает историю царицы до замужества! Может, ее своенравность – это следствие неправильного воспитания.
Но вот один грех – гордость - влечет за собой другой – зависть. Царица позавидовала красоте царевны («Черной зависти полна»). И вот зависть уже впускает новый грех – гнев («Черт ли сладит с бабой гневной?») и толкает на настоящее преступление – отвести царевну в лес на съедение волкам. И вот только после этого злодеяния Пушкин и наделяет свою героиню эпитетом – «царица злая». Одно злодейство влечет за собой другое, еще более ужасное: завести царевну в глушь и бросить ее на съедение зверям – это одно, здесь как бы инсценируется несчастный случай, а дать яду руками монахини – это уже и прямое убийство, да еще и клевета на православных людей, то есть на Бога! А когда царевна возвращается домой, царица от злости умирает, даже, может, и не от злости, а от самого страшного греха – уныния, от которого вешается нераскаявшийся Иуда:
Тут ее тоска взяла,
И царица умерла.
Таким образом, Пушкин показывает нам духовное падение человека именно с христианской точки зрения.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
По жанру пушкинскую сказку нужно рассматривать как один из первых (если не первый) образец русской пасхальной и одновременно рождественской сказки. В литературоведческом словаре читаем: «Традиционный рождественский рассказ имеет светлый и радостный финал, в котором добро неизменно торжествует. Герои произведения оказываются в состоянии духовного или материального кризиса, для разрешения которого требуется чудо. Чудо реализуется здесь не только как вмешательство высших сил, но и счастливая случайность, удачное совпадение, которые тоже в парадигме значений календарной прозы видятся как знак свыше. Часто в структуру календарного рассказа входит элемент фантастики, но в более поздней традиции, ориентированной на реалистическую литературу, важное место занимает социальная тематика». Этим критериям рождественского рассказа соответствует и сказка Пушкина: царевна рождается в канун Рождества в момент духовного кризиса мира и семьи как надежда на будущее искупление, пройдя через ряд искушений, герои добираются до радостного финала, где «добро неизменно торжествует».
Однако пушкинская сказка – это еще и пасхальная сказка, потому что главная героиня – мертвая царевна. Она схожа с Христом не только днем рождения, но и судьбой: ей суждено умереть и воскреснуть. И вместе с ней воскресает весь православный мир сказки.
Основателем жанра рождественского рассказа принято считать Чарльза Диккенса, который в 1843 году написал «Рождественскую песнь в прозе» Рождественские рассказы и повести задумывались Диккенсом как своеобразные проповеди человечности, любви, добра, призыв изменить жестокий мир через собственное преображение. Затем Диккенс решает писать по рассказу к каждому Рождеству. В 1844 выходят «Колокола», в 1845 - рождественская повесть «Сверчок за очагом», в 1847 - «Одержимый, или Сделка с призраком». Однако Диккенс написал свою историю в 1843 году, а Пушкин создал свою сказку на целых десять лет раньше – в 1833 в Болдино! То есть получается, что это именно Александр Сергеевич Пушкин – основатель жанра рождественской и пасхальной сказки! И не только в русской литературе, а и в мировой!
– без преувеличения чудеснейшая поэтическая сказка, созданная неоспоримым гением А.С. Пушкина. Сюжет произведения весьма схож с гриммовской Белоснежкой, но неповторимый колорит, созданный русским автором, и трогательное настроение, пронизывающее нашу сказочную версию, делает произведение уникальным и практически не имеющим аналогов. Читать сказку о мёртвой царевне и семи богатырях онлайн и бесплатно – замечательная возможность, которая подарит вам восхитительные мгновенья общения с вашим чадом.Смысловая нагрузка пушкинской сказки.
Основная идея, которая читается в каждой строке произведения – сопоставление красоты внешней и красоты внутреннего мира. Обладающая неоспоримой внешней красотой мачеха, имея слабую моральную опору, постоянно сомневается в себе, обращается к зеркальцу за поддержкой и в итоге начинает олицетворять собой злобу и слабость. Ее падчерица-царевна, напротив, красива душой, что помогает ей справиться со всяческими невзгодами. Сказка о мёртвой царевне и семи богатырях будет ценным уроком для малышей, поможет им правильно оценивать свое поведение, научит хорошо разбираться в мотивах поступков окружающих.Царь с царицею простился,
В путь-дорогу снарядился,
И царица у окна
Села ждать его одна.
Ждёт-пождёт с утра до ночи,
Смотрит в поле, инда очи
Разболелись, глядючи
С белой зори до ночи.
Не видать милого друга!
Только видит: вьётся вьюга,
Снег валится на поля,
Вся белёшенька земля.
Девять месяцев проходит,
С поля глаз она не сводит.
Вот в сочельник в самый, в ночь
Бог даёт царице дочь.
Рано утром гость желанный,
День и ночь так долго жданный,
Издалеча наконец
Воротился царь-отец.
На него она взглянула,
Тяжелёшенько вздохнула,
Восхищенья не снесла
И к обедне умерла.
Долго царь был неутешен,
Но как быть? и он был грешен;
Год прошёл, как сон пустой,
Царь женился на другой.
Правду молвить, молодица
Уж и впрямь была царица:
Высока, стройна, бела,
И умом и всем взяла;
Но зато горда, ломлива,
Своенравна и ревнива.
Ей в приданое дано
Было зеркальце одно;
Свойство зеркальце имело:
Говорить оно умело.
С ним одним она была
Добродушна, весела,
С ним приветливо шутила
И, красуясь, говорила:
“Свет мой, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?”
И ей зеркальце в ответ:
“Ты, конечно, спору нет;
Ты, царица, всех милее,
Всех румяней и белее”.
И царица хохотать,
И плечами пожимать,
И подмигивать глазами,
И прищёлкивать перстами,
И вертеться подбочась,
Гордо в зеркальце глядясь.
Но царевна молодая,
Тихомолком расцветая,
Между тем росла, росла,
Поднялась — и расцвела,
Белолица, черноброва,
Нраву кроткого такого.
И жених сыскался ей,
Сват приехал, царь дал слово,
А приданое готово:
Семь торговых городов
Да сто сорок теремов.
На девичник собираясь,
Вот царица, наряжаясь
Перед зеркальцем своим,
Перемолвилася с ним:
Всех румяней и белее?”
Что же зеркальце в ответ?
“Ты прекрасна, спору нет;
Но царевна всех милее,
Всех румяней и белее”.
Как царица отпрыгнёт,
Да как ручку замахнёт,
Да по зеркальцу как хлопнет,
Каблучком-то как притопнет!..
“Ах ты, мерзкое стекло!
Это врёшь ты мне назло.
Как тягаться ей со мною?
Я в ней дурь-то успокою.
Вишь какая подросла!
И не диво, что бела:
Мать брюхатая сидела
Да на снег лишь и глядела!
Но скажи: как можно ей
Быть во всём меня милей?
Признавайся: всех я краше.
Обойди всё царство наше,
Хоть весь мир; мне ровной нет.
Так ли?” Зеркальце в ответ:
“А царевна всё ж милее,
Всё ж румяней и белее”.
Делать нечего. Она,
Чёрной зависти полна,
Бросив зеркальце под лавку,
Позвала к себе Чернавку
И наказывает ей,
Сенной девушке своей,
Весть царевну в глушь лесную
И, связав её, живую
Под сосной оставить там
На съедение волкам.
Черт ли сладит с бабой гневной?
Спорить нечего. С царевной
Вот Чернавка в лес пошла
И в такую даль свела,
Что царевна догадалась
И до смерти испугалась
И взмолилась: “Жизнь моя!
В чём, скажи, виновна я?
Не губи меня, девица!
А как буду я царица,
Я пожалую тебя”.
Та, в душе её любя,
Не убила, не связала,
Отпустила и сказала:
“Не кручинься, бог с тобой”.
А сама пришла домой.
“Что? — сказала ей царица. —
Где красавица девица?” —
“Там, в лесу, стоит одна, —
Отвечает ей она.-
Крепко связаны ей локти;
Попадётся зверю в когти,
Меньше будет ей терпеть,
Легче будет умереть”.
И молва трезвонить стала:
Дочка царская пропала!
Тужит бедный царь по ней.
Помолясь усердно богу,
Отправляется в дорогу
За красавицей душой,
За невестой молодой.
Но невеста молодая,
До зари в лесу блуждая,
Между тем всё шла да шла
И на терем набрела.
Ей навстречу пёс, залая,
Прибежал и смолк, играя.
В ворота вошла она,
На подворье тишина.
Пёс бежит за ней, ласкаясь,
А царевна, подбираясь,
Поднялася на крыльцо
И взялася за кольцо;
Дверь тихонько отворилась,
И царевна очутилась
В светлой горнице; кругом
Лавки, крытые ковром,
Под святыми стол дубовый,
Печь с лежанкой изразцовой.
Видит девица, что тут
Люди добрые живут;
Знать, не будет ей обидно! —
Никого меж тем не видно.
Дом царевна обошла,
Всё порядком убрала,
Засветила богу свечку,
Затопила жарко печку,
На полати взобралась
И тихонько улеглась.
Час обеда приближался,
Топот по двору раздался:
Входят семь богатырей,
Семь румяных усачей.
Старший молвил: “Что за диво!
Всё так чисто и красиво.
Кто-то терем прибирал
Да хозяев поджидал.
Кто же? Выдь и покажися,
С нами честно подружися.
Коль ты старый человек,
Дядей будешь нам навек.
Коли парень ты румяный,
Братец будешь нам названый.
Коль старушка, будь нам мать,
Так и станем величать.
Коли красная девица,
Будь нам милая сестрица”.
И царевна к ним сошла,
Честь хозяям отдала,
В пояс низко поклонилась;
Закрасневшись, извинилась,
Что-де в гости к ним зашла,
Хоть звана и не была.
Вмиг по речи те опознали,
Что царевну принимали;
Усадили в уголок,
Подносили пирожок;
Рюмку полну наливали,
На подносе подавали.
От зелёного вина
Отрекалася она;
Пирожок лишь разломила
Да кусочек прикусила
И с дороги отдыхать
Отпросилась на кровать.
Отвели они девицу
Вверх, во светлую светлицу,
И оставили одну
Отходящую ко сну.
День за днём идёт, мелькая,
А царевна молодая
Всё в лесу; не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарёю
Братья дружною толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберёт и приготовит.
Им она не прекословит,
Не перечат ей они.
Так идут за днями дни.
Братья милую девицу
Полюбили. К ней в светлицу
Раз, лишь только рассвело,
Всех их семеро вошло.
Старший молвил ей: “Девица,
Знаешь: всем ты нам сестрица,
Всех нас семеро, тебя
Все мы любим, за себя
Взять тебя мы все бы ради,
Да нельзя, так, бога ради,
Помири нас как-нибудь:
Одному женою будь,
Прочим ласковой сестрою.
Что ж качаешь головою?
Аль отказываешь нам?
Аль товар не по купцам?”
“Ой, вы, молодцы честные,
Братцы вы мои родные, —
Им царевна говорит, —
Коли лгу, пусть бог велит
Не сойти живой мне с места.
Как мне быть? ведь я невеста.
Для меня вы все равны,
Все удалы, все умны,
Всех я вас люблю сердечно;
Но другому я навечно
Отдана. Мне всех милей
Братья молча постояли
Да в затылке почесали.
“Спрос не грех. Прости ты нас, —
Старший молвил поклонясь. —
Коли так, не заикнуся
Уж о том”. — “Я не сержуся, —
Тихо молвила она, —
И отказ мой не вина”.
Женихи ей поклонились,
Потихоньку удалились,
И согласно все опять
Стали жить да поживать.
Между тем царица злая,
Про царевну вспоминая,
Не могла простить её,
А на зеркальце своё
Долго дулась и сердилась:
Наконец об нём хватилась
И пошла за ним, и, сев
Перед ним, забыла гнев,
Красоваться снова стала
И с улыбкою сказала:
“Здравствуй, зеркальце! скажи,
Да всю правду доложи:
Я ль на свете всех милее,
Всех румяней и белее?”
И ей зеркальце в ответ:
“Ты прекрасна, спору нет;
Но живёт без всякой славы,
Средь зелёныя дубравы,
У семи богатырей
Та, что всё ж тебя милей”.
И царица налетела
На Чернавку: “Как ты смела
Обмануть меня? и в чём!..”
Та призналася во всём:
Так и так. Царица злая,
Ей рогаткой угрожая,
Положила иль не жить,
Иль царевну погубить.
Раз царевна молодая,
Милых братьев поджидая,
Пряла, сидя под окном.
Вдруг сердито под крыльцом
Пёс залаял, и девица
Видит: нищая черница
Ходит по двору, клюкой
Отгоняя пса. “Постой.
Бабушка, постой немножко, —
Ей кричит она в окошко, —
Пригрожу сама я псу
И кой-что тебе снесу”.
Отвечает ей черница:
“Ох ты, дитятко девица!
Пёс проклятый одолел,
Чуть до смерти не заел.
Посмотри, как он хлопочет!
Выдь ко мне”. — Царевна хочет
Выйти к ней и хлеб взяла,
Но с крылечка лишь сошла,
Пёс ей под ноги — и лает
И к старухе не пускает;
Лишь пойдёт старуха к ней,
Он, лесного зверя злей,
На старуху. Что за чудо?
“Видно, выспался он худо, —
Ей царевна говорит. —
На ж, лови!” — и хлеб летит.
Старушонка хлеб поймала;
“Благодарствую, — сказала, —
Бог тебя благослови;
Вот за то тебе, лови!”
И к царевне наливное,
Молодое, золотое,
Прямо яблочко летит…
Пёс как прыгнет, завизжит…
Но царевна в обе руки
Хвать — поймала. “Ради скуки
Кушай яблочко, мой свет.
Благодарствуй за обед…” —
Старушоночка сказала,
Поклонилась и пропала…
И с царевной на крыльцо
Пёс бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце пёсье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось! — Она его ласкать,
Треплет нежною рукою:
“Что, Соколко, что с тобою?
Ляг!” — ив комнату вошла,
Дверь тихонько заперла,
Под окно за пряжу села
Ждать хозяев, а глядела
Всё на яблоко. Оно
Соку спелого полно,
Так свежо и так душисто,
Так румяно-золотисто,
Будто мёдом налилось!
Видны семечки насквозь…
Подождать она хотела
До обеда; не стерпела,
В руки яблочко взяла,
К алым губкам поднесла,
Потихоньку прокусила
И кусочек проглотила…
Вдруг она, моя душа,
Пошатнулась не дыша,
Белы руки опустила,
Плод румяный уронила,
Закатилися глаза,
И она под образа
Головой на лавку пала
И тиха, недвижна стала…
Братья в ту пору домой
Возвращалися толпой
С молодецкого разбоя.
Им навстречу, грозно воя,
Пёс бежит и ко двору
Путь им кажет. “Не к добру! —
Братья молвили, — печали
Не минуем”. Прискакали,
Входят, ахнули. Вбежав,
Пёс на яблоко стремглав
С лаем кинулся, озлился
Проглотил его, свалился
И издох. Напоено
Было ядом, знать, оно.
Перед мёртвою царевной
Братья в горести душевной
Все поникли головой
И с молитвою святой
С лавки подняли, одели,
Хоронить её хотели
И раздумали. Она,
Как под крылышком у сна,
Так тиха, свежа лежала,
Что лишь только не дышала.
Ждали три дня, но она
Не восстала ото сна.
Сотворив обряд печальный,
Вот они во гроб хрустальный
Труп царевны молодой
Положили — и толпой
Понесли в пустую гору,
И в полуночную пору
Гроб её к шести столбам
На цепях чугунных там
Осторожно привинтили
И решёткой оградили;
И, пред мёртвою сестрой
Сотворив поклон земной,
Старший молвил: “Спи во гробе;
Вдруг погасла, жертвой злобе,
На земле твоя краса;
Дух твой примут небеса.
Нами ты была любима
И для милого хранима —
Не досталась никому,
Только гробу одному”.
В тот же день царица злая,
Доброй вести ожидая,
Втайне зеркальце взяла
И вопрос свой задала:
“Я ль, скажи мне, всех милее,
Всех румяней и белее?”
И услышала в ответ:
“Ты, царица, спору нет,
Ты на свете всех милее,
Всех румяней и белее”.
За невестою своей
Между тем по свету скачет.
Нет как нет! Он горько плачет,
И кого ни спросит он,
Всем вопрос его мудрён;
Кто в глаза ему смеётся,
Кто скорее отвернётся;
К красну солнцу наконец
Обратился молодец:
“Свет наш солнышко! Ты ходишь
Круглый год по небу, сводишь
Зиму с тёплою весной,
Всех нас видишь под собой.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видало ль где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей”. — “Свет ты мой, —
Красно солнце отвечало, —
Я царевны не видало.
Знать, её в живых уж нет.
Разве месяц, мой сосед,
Где-нибудь её да встретил
Или след её заметил”.
Тёмной ночки Елисей
Дождался в тоске своей.
Только месяц показался,
Он за ним с мольбой погнался.
“Месяц, месяц, мой дружок,
Позолоченный рожок!
Ты встаёшь во тьме глубокой,
Круглолицый, светлоокий,
И, обычай твой любя,
Звёзды смотрят на тебя.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених ей”. — “Братец мой, —
Отвечает месяц ясный, —
Не видал я девы красной.
На стороже я стою
Только в очередь мою.
Без меня царевна, видно,
Пробежала”. — “Как обидно!” —
Королевич отвечал.
Ясный месяц продолжал:
“Погоди; об ней, быть может,
Ветер знает. Он поможет.
Ты к нему теперь ступай,
Не печалься же, прощай”.
Елисей, не унывая,
К ветру кинулся, взывая:
“Ветер, ветер! Ты могуч,
Ты гоняешь стаи туч,
Ты волнуешь сине море,
Всюду веешь на просторе,
Не боишься никого,
Кроме бога одного.
Аль откажешь мне в ответе?
Не видал ли где на свете
Ты царевны молодой?
Я жених её”. — “Постой, —
Отвечает ветер буйный, —
Там за речкой тихоструйной
Есть высокая гора,
В ней глубокая нора;
В той норе, во тьме печальной,
Гроб качается хрустальный
На цепях между столбов.
Не видать ничьих следов
Вкруг того пустого места;
В том гробу твоя невеста”.
Ветер дале побежал.
Королевич зарыдал
И пошёл к пустому месту,
На прекрасную невесту
Посмотреть ещё хоть раз.
Вот идёт, и поднялась
Перед ним гора крутая;
Вкруг неё страна пустая;
Под горою тёмный вход.
Он туда скорей идёт.
Перед ним, во мгле печальной,
Гроб качается хрустальный,
И в хрустальном гробе том
Спит царевна вечным сном.
И о гроб невесты милой
Он ударился всей силой.
Гроб разбился. Дева вдруг
Ожила. Глядит вокруг
Изумлёнными глазами;
И, качаясь над цепями,
Привздохнув, произнесла:
“Как же долго я спала!”
И встаёт она из гроба…
Ах!.. и зарыдали оба.
В руки он её берёт
И на свет из тьмы несёт,
И, беседуя приятно,
В путь пускаются обратно,
И трубит уже молва:
Дочка царская жива!
Дома в ту пору без дела
Злая мачеха сидела
Перед зеркальцем своим
И беседовала с ним,
Говоря: “Я ль всех милее,
Всех румяней и белее?”
И услышала в ответ:
“Ты прекрасна, слова нет,
Но царевна всё ж милее,
Всё румяней и белее”.
Злая мачеха, вскочив,
Об пол зеркальце разбив,
В двери прямо побежала
И царевну повстречала.
Тут её тоска взяла,
И царица умерла.
Лишь её похоронили,
Свадьбу тотчас учинили,
И с невестою своей
Обвенчался Елисей;
И никто с начала мира
Не видал такого пира;
Я там был, мёд, пиво пил,
Да усы лишь обмочил.
Читая пушкинскую «Сказку о мертвой царевне и семи богатырях» можно обратить внимание, что сюжет ее несколько схож со знаменитой «Белоснежкой» братьев Гримм, вышедшей на 20 лет раньше. Но гений, он на то и гений, чтобы сделать из известного сюжета нечто свое, неповторимое. Так и Пушкин. Он создал совершенно новое произведение, видоизменив содержание, добавив в него русского колорита и написав его потрясающими стихами в своей невероятной манере. Недаром, «Сказка о мертвой царевне» пополнила золотой фонд русской литературы.