Василюк ф е психология переживания 1984. Концепция жизненных миров Ф. Е. Василюка. Введение понятия переживания в категориальный аппарат теории деятельности

14.04.2024

-- [ Страница 1 ] --

Василюк, Ф.Е. Психология переживания [Текст] / Ф.Е. Василюк.

– М.: МГУ, 1984. – 240с.

Московский

государственный университет

Ломоносова

Межведомственный

научный совет

по проблеме „Сознание“

Ф.Е.ВАСИЛЮК

ПСИХОЛОГИЯ

ПЕРЕЖИВАНИЯ

ПРЕОДОЛЕНИЯ

КРИТИЧЕСКИХ

СИТУАЦИЙ

Издательство

Московского университета

Василюк Ф. Е. Психология переживания (анализ преодоле-

ния критических ситуаций). - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1984. - 200 с.

Монография посвящена исследованию критических жизнен ных ситуаций и процессов их преодоления. Проанализированы ситуации стресса, фрустрации, внутреннего конфликта и жиз ненного кризиса. Чтобы справиться с этими ситуациями, пере жить их, человеку необходимо проделать порой мучительную внутреннюю работу по восстановлению душевного равновесия, осмысленности жизни. Установление и систематизация основных закономерностей процесса переживания - то новое, что вносит книга в психологию преодоления критических ситуаций.

Книга рассчитана на психологов, психотерапевтов, филосо фов, педагогов, работников служб социально-психологической помощи населению.

Печатается по постановлению Редащионно-издательского совета Московского университета Рецензенты:

действительный член АПН СССР, профессор В. В. Давыдов доктор философских наук, профессор В. А. Лекторский Федор Ефимович Василюк ПСИХОЛОГИЯ ПЕРЕЖИВАНИЯ (анализ преодоления критических ситуаций) Заведующая редакцией Г. С. Л и в а н о в а. Редактор И. И. Ш е в ц о в а.

Художественный редактор Б. С. В е х т е р. Обложка художника Б. В. Г о р д о н а. Технический редактор К. С. Ч и с т я к о в а. Кор ректоры Л. А. А й д а р б е к о в а, С. Ф. Б у д а е в а Тематический план 1984 г. № ИБ № Сдано в набор 21.06.83. Подписано к печати 21.02.84. Л. Формат 84Х1081/32 Бумага тип. № 3. Гарнитура литературная. Вы сокая печать. Усл. печ. л. 10,5 Уч.-изд. л. 10,91 Зак. Тираж 46 000 экз. Цена 65 коп. Изд. № Ордена «Знак Почета» издательство Московского университета. Москва, ул. Герцена, 5/7. Типография ордена «Знак Почета» изд-ва МГУ. Москва, Ленинские горы 0304000000– В 40– 077(02)– © Издательство Московского университета, 1884 г.

ПРЕДИСЛОВИЕ В классической психологии феноменальный мир сознания, мир субъективных человеческих пере живаний рассматривался как изначально внут ренний и не имеющий никакой связи с внешней предметной деятельностью.

Одновременно с этим и действие рассматривалось как машинообразное исполнение команд, а движение - как сокраще ние мышц и растягивание сухожилий. Потому классическая психология не пускала действие на порог психологических лабораторий. Последую щая история психологической науки полна хитро умных попыток преодолеть дихотомию человече ского сознания и человеческого бытия в мире и вывести психологию из замкнутого в себе фено менального мира сознания. Решающий шаг в преодолении разрыва между внешним и внутрен ним был сделан Л. С. Выготским, А. В. Запорож цем, А. Н. Леонтьевым, А. Р. Лурией, С. Л. Ру бинштейном и их учениками и последователями, положившими начало созданию психологиче ской теории деятельности. Согласно этой теории возникновение опосредствованной структуры психологических процессов человека есть про дукт его деятельности как общественного чело века. Психические процессы порождаются дея тельностью и становятся ее функциональными органами. Вначале эта теория развивалась на материале познавательных процессов, таких, как восприятие, внимание, память, мышление. В ее рамках перечисленные процессы рассматриваются как особые формы перцептивных, мнемических, умственных действий, проходящих сложный путь становления и развития. Накопленные данные свидетельствуют о том, что нечто в сознании об ладает бытийными (и поддающимися объектив ному анализу) характеристиками, источником которых является человеческое предметное дей ствие, обладающее, в свою очередь, биодинами ческой и чувственной тканью. Именно в этом состоит действительное содержание принципа единства сознания и деятельности. Анализ клас сической психологии сознания, проделанный А. Н. Леонтьевым, показал бесперспективность исследования индивидуального сознания вне его связей, во-первых, с конкретным бытием челове ка и, во-вторых, с общественным сознанием.

Вместе с тем в психологической теории дея тельности существовал известный разрыв между деятельностной трактовкой познавательных про цессов и деятельностной трактовкой сознания.

Нельзя перейти от познавательных процессов к сознанию, минуя деятельностную трактовку че ловеческих эмоций и переживаний. Конечно, представители психологической теории деятель ности обращались и к сфере эмоций, и к миру субъективных переживаний. Здесь в первую очередь может быть названо имя Л. С. Выгот ского, который в конце жизни предпринял боль шое теоретическое исследование, посвященное учению Б. Спинозы о страстях. Он писал о том, что в системе значений обобщается, осознается мир внутренних переживаний - человек выхо дит из «рабства аффектов» и обретает внутрен нюю свободу. С. Л. Рубинштейну принадлежит положение о том, что эмоции рождаются в дейст вии и поэтому в каждом действии заключены хотя бы зачатки эмоциональности. А. В. За порожец начал исследования генезиса детских эмоций и рассматривал последние как функцио нальные органы индивида, как специфические формы действия. Более сорока лет назад А. Н. Леонтьев и А. Р. Лурия писали о том, что необходимо рассматривать сложные человече ские переживания как продукт исторического развития. Другими словами, при разработке психологической теории деятельности неоднократ но высказывались определенные методологические положения о том, как строить деятельностную теорию человеческих эмоций и переживаний.

К этому вела логика развития самой психологи ческой теории деятельности. И именно эту зада чу поставил перед собой автор настоящей книги Ф. Е. Василюк, являющийся непосредственным учеником А. Н. Леонтьева.

Значит ли это, что перед нами книга об эмо циях? Нет. Понять ее таким образом значит вы рядить новое психологическое содержание в ста рые, привычные одежды. Проблема переживания, так, как она поставлена в книге, не вписывается в традиционную проблематику эмоциональных процессов. Дело в том, что теория деятельности вообще требует совсем иных расчленений, чем те, которые достались нам в наследство от классиче ской психологии.

В качестве объекта своего исследования ав тор избрал процессы, с помощью которых чело век преодолевает критические жизненные ситуа ции. Указанная проблема в работе Ф. Е. Васи люка поставлена смело и широко. Главную суть замысла можно сформулировать так: исследо вать с психологической точки зрения, что чело век делает, когда сделать уже ничего нельзя, когда он попадает в ситуацию невозможности реализации своих потребностей, установок, цен ностей и т. д. Чтобы теоретически зафиксиро вать этот объект, автор вводит в концептуаль ный аппарат психологической теории деятельности новую категорию - категорию переживания.

Переживание рассматривается в книге не как отблеск в сознании субъекта тех или иных его состояний, не как особая форма созерцания, а как особая форма деятельности, направленная на восстановление душевного равновесия, утрачен ной осмысленности существования, словом - на «производство смысла».

Основная цель исследования - установление закономерностей, которым подчиняются процессы переживания. Для достижения этой цели Ф. Е. Василюк использует метод категориальной типологии. Этот метод является одной из воз можных конкретизаций марксова метода восхож дения от абстрактного к конкретному, и именно этим объясняется успех содержащегося в работе типологического анализа закономерностей пере живания. В работе выделены четыре принципа, которым подчиняются процессы переживания.

Это принципы удовольствия, реальности, ценно сти и творчества. Нужно подчеркнуть, что речь идет об установлении (можно даже сказать об открытии) системы психологических закономер ностей, а не о простой механической добавке новых для психологии переживания принципов ценности и творчества к двум, издавна извест ным. Принципы удовольствия и реальности в рамках этой системы критически переосмыслены, они фактически заново открыты, поскольку впервые объяснена их внутренняя, психологиче ская структура. Не менее важно и то, что вклю чение их в целостную систему закономерностей показывает их действительное место в психике человека, демонстрируя тем самым принципи альную философско-методологическую ограничен ность психоаналитической теории, абсолютизиро вавшей принципы удовольствия и реальности и вследствие этого сводившей высшие, духовные закономерности психической жизни к низшим.

В книге убедительно показана опосредство ванность процессов переживания определенными структурами, или «схематизмами» общественного сознания и подчеркнуто, что эти структуры яв ляются не натуральными, как считал, например, К.-Г. Юнг, а историко-культурными образования ми.

Очень важным и ценным для психологиче ской теории деятельности в целом (а не только для теории переживания) представляется проде ланный в работе переход от схемы отдельной деятельности к схеме жизненного мира. Идея эта не нова, но тут она впервые проведена не декларативно, а на деле. В этой онтологии жиз ненного мира и построено представление о пере живании как особой деятельности по переделыва нию человеком себя в мире и мира в себе в кри тических жизненных ситуациях. Понятие жизнен ного мира важно для преодоления еще очень жи вучих в психологии пережитков классического гносеологизма, мыслившего субъект и объект от деленными и противопоставленными друг другу в бытийном плане и встречающимися только в познавательной плоскости. Понятие жизненного мира фиксирует тот факт, что мы нигде, кроме наших теоретических конструкций, не встречаем человека до и вне мира, в котором он живет, и рассмотрение его в абстракции от этого мира есть ложный теоретический ход, приведший в свое время психологию к кризису, последствия которо го ощутимы в ней до сих пор.

Психологическая теория деятельности имеет высокий практический потенциал. Ее концептуаль ные схемы успешно используются в детской и пе дагогической психологии, психологии труда и эргономике, социальной и медицинской психоло гии. Книга Ф. Е. Василюка чисто теоретическая.

Однако по своей основной направленности она ориентирована на совершенно определенную практику психологической помощи человеку, ока завшемуся в ситуации жизненного кризиса. Она как бы «тянется» к этой практике, что проде монстрировано в Заключении, где автор описы вает свои первые шаги в качестве психолога практика.

Книга Ф. Е. Василюка вносит существенный вклад в развитие психологической теории дея тельности и тем самым расширяет сферу практи ческого приложения этой теории, включая в нее то, что носит наименование жизненной психоло гии. Напомним слова Л. С. Выготского: «Не только жизнь нуждается в психологии и практи кует ее в других формах везде, но и в психоло гии надо ждать подъема от этого соприкоснове ния с жизнью».

Профессор В. П. Зинченко ОТ АВТОРА Отечественная психология давно пере стала быть чисто академической дис циплиной, но она все еще в большом долгу перед практикой. В различных об ластях общественной жизни этот долг активно выплачивается - фигура психо лога становится все более привычной на современном заводе и в медицинском учреждении, в педагогике и юриспру денции. Но потребность в психологиче ской помощи существует не только в со циальной практике, но и в личной и семейной жизни, и эта потребность удов летворяется пока совершенно недоста точно. С другой стороны, сама психоло гия, особенно так называемая «интерес ная психология», исследующая мотивы, эмоции, личность человека, не может далее продуктивно развиваться только в стенах лаборатории, не принимая дея тельного участия в реальной человече ской жизни.

Под влиянием этой обоюдной заин тересованности сейчас открывается но вый (и долгожданный) период в разви тии отечественной практической психо логии: буквально на наших глазах за рождается сфера психологического об служивания населения - служба семьи, суицидологическая служба с сетью ка бинетов «социально-психологической по мощи» и кризисных стационаров, психо логическая служба вуза и т.д. , а в ее арсенале просто нет соответствующего понятия.

выпадает из общей теоретико-деятельностной карти ны;

наоборот, переживание дополняет эту картину, представляя собой по сравнению с внешней практи ческой и познавательной деятельностями особый тип деятельностных процессов 2, которые специфицируют ся в первую очередь своим продуктом. Продукт ра боты переживания всегда нечто внутреннее и субъек тивное - душевное равновесие, осмысленность, уми ротворенность, новое ценностное сознание и т.д., в отличие от внешнего продукта практической дея тельности и внутреннего, но объективного (не в смыс ле непременной истинности по содержанию, а в смыс ле отнесенности ко внешнему по форме) продукта познавательной деятельности (знания, образа).

Итак, в проблеме переживания теория деятель ности обнаруживает новое для себя измерение. Это и определило основную цель исследования - с позиций деятельностного подхода разработать систему теоре тических представлений о закономерностях преодоле ния человеком критических жизненных ситуаций и тем самым расширить границы общепсихологической В этом ряду не упомянуты эмоциональные процессы не по тому, что их здесь замещает переживание, это не так. Просто они в этот ряд вообще не входят как равноправный его член, так как не являются процессами деятельности. Действительно, специфически деятельностные проблемы «как?», «с помощью ка ких средств?» и проч. могут стоять в практической плоскости, в познавательной и в плоскости переживания («Нынче весной, - рассказывает герой А.Н. Островского, - один закладчик пове сился: обокрали его на двадцать тысяч. Да и есть от чего. Как это пережить? Как пережить?»), в эмоциональной же сфере они неосмысленны: нет такой озадаченности - как, с помощью каких средств ощутить радость, боль, тоску;

не вызвать в себе, а именно ощутить уже возникшее чувство?

теории деятельности, выделив в ней психологию пере живания как особый предмет теоретических исследо ваний и методических разработок.

Понятно, что такая цель не может быть достиг нута эмпирическим путем, путем накопления и без того многочисленных фактов. Ее достижение предпо лагает применение теоретического метода. В качестве такового мы использовали марксов метод «вос хождения от абстрактного к конкретному» . На конкретно-методическом уровне наше тео ретическое движение организовывалось методикой ка тегориально-типологического анализа, принципы и приемы которого мы заимствовали из работ и устных выступлений О. И. Генисаретского , с именем которого в советской психологии 70-х годов ассоциируются проблематика «значащих пережива ний» (термин Бассина) и попытка представить их как «преимущественный предмет психологии» . В этих работах понятие переживания полу чало, если можно так выразиться, серьезную встряс ку, в результате которой границы его были размыты (но и расширены!) сближением этого понятия с боль шой и неоднородной массой феноменов и механизмов (среди них «комплекс неполноценности» А. Адлера, эффект «незавершенности действия» Б. Зейгарник, механизмы психологической защиты, механизм «сдви га мотива на цель» А. Н. Леонтьева и т.д. ), что позволило Ф. В. Бассину выдвинуть ряд перспек тивных гипотез, выходящих за пределы традицион ного понятия переживания, к одной из которых мы в свое время вернемся. Главное же в работах Ф. В. Бассина заключается, по нашему мнению, в на метившемся, хотя явно не сформулированном пере воде к «экономической» точке зрения на переживание, т. е. к усмотрению за поверхностью феноменально ощущаемого потока переживания проделываемой им работы, производящей реальные и жизненно важные, значимые изменения сознания человека. Если бы та кой переход удалось проделать строго и системати чески, мы бы имели единую теорию переживания, объединяющую переживание-созерцание и пережива ние-деятельность в едином представлении.

Ни Бассину, ни кому-либо другому сделать это на уровне целостной теории пока не удалось;

иссле дования переживания-созерцания, ведущиеся в основ ном в русле изучения эмоций, и исследования пере живания-деятельности, осуществляемые в теориях психологической защиты, психологической компенса ции, совладающего поведения и замещения, идут большей частью параллельно. Однако в истории пси хологии существуют образцы удачного сочетания этих двух категорий в клинических анализах конкретных переживаний (например, в анализе 3. Фрейдом «работы печали», Э. Линдеманном «работы горя», в сартровском понимании эмоции как «маги ческого действия» ), и это дает повод надеяться, что рано или поздно объединяющая теория пережи вания будет построена.

Введение понятия переживания в категориальный аппарат теории деятельности Построение такой объединяющей теории - дело будущего. Перед нами стоит куда более скромная задача - разработка представлений о переживании деятельности с позиций деятельностного подхода в психологии. Вводимое понятие, таким образом, не претендует на то, чтобы заменить собой или включить в себя традиционное понятие переживания 2. Оно вводится не вместо него, а рядом с ним, как само стоятельное и независимое понятие.

В зарубежной психологии проблема переживания активно изучается в рамках исследования процессов психологической защиты, компенсации, совладающего Далее вместо термина «переживание-деятельность» мы бу дем пользоваться термином «переживание», помечая «звездочкой»

случаи, когда это слово будет употребляться в традиционном для психологии значении.

поведения. Здесь описана масса фактов, создана раз витая техника теоретической работы с ними, накоплен большой методический опыт практической работы с личностью, находящейся в критической жизненной ситуации. В последние годы эта область стала пред метом пристального внимания многих советских пси хологов и психиатров. Теория же деятельности оста валась несколько в стороне от этой проблематики.

А между тем, раз эта теория претендует на роль общей психологии, она не может безучастно смотреть на существование целых пластов психологических фактов (известных другим психологическим систе мам) и целых областей практической психологичес кой работы без того, чтобы попытаться теоретически ассимилировать эти факты и соответствующий им интеллектуальный и методический опыт.

разработку представлений о психологических ситуациях и состояниях, являющихся причинами про цессов переживания (к ним относятся: «дезинтегри рованность сознания» , кризис развития личности , состояние психической напряженности , конфликт личностных смыслов ). К идее переживания приходят и при исследовании отдель ных психических функций (назовем представление В. К. Вилюнаса об «эмоциональном способе разрешения ситуаций», попытку объяснить такие феномены восприятия, как перцептивная за щита и др. с помощью понятия личностного смысла ), и при изучении общих механизмов функциони рования психики (например, при изучении с деятель ностных позиций феномена установки ). Кроме того, мы находим в теории деятельности ряд общих понятий, которые могут быть непосредственно исполь зованы для развития представлений о переживании.

Среди них следует особо выделить понятие «внутрен ней работы», или «работы сознания» .

Однако все эти, сами по себе ценные, идеи и пред ставления носят разрозненный относительно нашей проблемы характер, поскольку они выдвигались, так сказать, попутно, при решении совсем других теоре тических задач, и их, конечно, совершенно недоста точно для теоретического освоения такой важной темы, какой является переживание 3. Чтобы это ос воение носило систематический характер, чтобы оно не было механическим пересаживанием понятий из других концептуальных систем на новую теоретичес кую почву, а было осуществлено за счет органическо го роста самой теории деятельности, необходимо ввести в нее новую категорию, вокруг которой груп пировалась бы разработка этой проблемы. В качестве таковой мы и предлагаем категорию переживания.

Но что значит ввести новую категорию в сложив шуюся понятийную систему? Это значит, во-первых, показать такое состояние или качество объекта, изу чаемого этой системой, перед описанием и объясне нием которого она становится в тупик, т.е. продемон стрировать внутреннюю нужду системы в новой кате гории, а во-вторых, соотнести ее с основными катего риями этой системы.

Достаточно взять одну из классических для тео рий психологической защиты и совладающего пове дения ситуаций, скажем, ситуацию смерти близкого человека, чтобы обнаружить, что теория деятельности относительно легко может ответить на вопросы, по чему при этом возникает психологический кризис и как он феноменологически проявляется, но она даже не задаст самого главного вопроса - как человек выходит из кризиса?

Разумеется, это не принципиальная неспособность теории;

просто исторически сложилось так, что ее основные интересы лежали до сих пор в другой плос Не случайно А.Н. Леонтьев, обсуждая перспективные проб лемы советской психологии, писал о том, что вопросы о конф ликтных переживаниях и психологической компенсации до сих пор незаслуженно игнорировались .

кости - в плоскости предметно-практической деятель ности и психического отражения. Эти категории и оп ределяли характер основных вопросов, с которыми исследователь подходил к психологическому анализу реальности. Но в самой этой реальности, в жизни, существуют ситуации, главная проблема которых не может быть решена ни самым оснащенным предмет но-практическим действием, ни самым совершенным психическим отражением. Если человеку угрожает опасность, пишет Р. Питерс, он может попытаться спастись бегством, «но если он охвачен горем: у него умерла жена, то каким особым действием можно ис править эту ситуацию?» . Такого действия не существует, потому что нет такого предметного преобразования действительности, которое разрешало бы ситуацию, и соответственно невозможна постанов ка внутренне осмысленной и в то же время внешне адекватной ситуации (т.е. осуществимой) цели. Зна чит, предметно-практическое действие бессильно. Но также бессильно и психическое отражение, как ра циональное (что очевидно), так и эмоциональное.

В самом деле, эмоция, коль скоро она является осо бым отражением 4, может только выразить субъектив ный смысл ситуации, предоставив субъекту возмож ность рационально осознать его, смысл, молчаливо предполагающийся наличным до и независимо от этого выражения и осознания. Иначе: эмоция только к о н с т а т и р у е т отношение между «бытием и дол женствованием», но не властна изменить его. Так мыслится дело в теории деятельности. Не обладает способностью разрешить подобную психологическую ситуацию и развертывающийся на основе эмоции про цесс решения «задачи на смысл», поскольку он как бы продолжает на другом уровне отражение, начатое эмоцией.

А в теории деятельности эмоция рассматривается именно так и только так. Хотя среди авторов, исследовавших эмоции, существуют разногласия по вопросу об их функциях, то, что эмоция - это отражение, пусть особое, имеющее особый объект (не внешнюю действительность, а отношение ее к потребностям субъекта), особую форму (непосредственного переживания* или так называемой «эмоциональное окраски»), но все-таки отраже ние и ничто иное - в этом пункте все они едины : как значение - единица объективного знания о дей ствительности, так смысл - единица субъективного (пристраст ного) отношения к ней. Это первое значение понятия смысла аб страгируется от конкретной формы его существования в созна нии. Второе противопоставление - смысли и эмоции - как раз и различает две основные формы этого существования. Эмоция - это непосредственное выражение отношения человека к тем или иным событиям и ситуациям, а смысл - это уже нечто опосре дованное значениями и вообще знанием, познанием самого себя и своей жизни: смысл - это эмоция с-мыслью, эмоция, просвет ленная мыслью. Третья оппозиция (осмысленность - бессмыс ленность) имеет совсем другое происхождение. Ее истоком яв ляется понятие смыслообразующего мотива. Только когда дея тельность субъекта и вообще ход событий развертываются в на правлении реализации смыслообразующих мотивов, тогда ситуа ция является осмысленной, имеющей смысл. В противном случае она становится бессмысленной.

и переходя таким образом ко второй, «позитивной», фазе его введения, необходимо отвести возможные претензии на роль этой категории со стороны понятия смыслообразования. Последнее в том виде, в котором оно обращается в теории деятельности, часто упот ребляется применительно к процессу возникновения любого личностного смысла (а не применительно к возникновению осмысленности), т.е. безотносительно к выделению особых, смыслообразующих мотивов. Но главное даже не в этом: смыслообразование рассмат ривается как ф у н к ц и я мотива , а когда мы говорим о смыслопорождении, то имеем в виду особую д е я т е л ь н о с т ь субъекта 6.

Специфика этой деятельности определяется в пер вую очередь особенностями жизненных ситуаций, ста вящих субъекта перед необходимостью переживания.

Мы будем называть такие ситуации критическими.

Если бы требовалось одним словом определить ха рактер критической ситуации, следовало бы сказать, что это ситуация н е в о з м о ж н о с т и. Невозможности чего? Невозможности жить, реализовывать внутрен ние необходимости своей жизни.

Борьба против этой невозможности за создание ситуации возможности реализации жизненных необ ходимостей и есть переживание. Переживание - это преодоление некоторого «разрыва» жизни, это некая восстановительная работа, как бы перпендикулярная линии реализации жизни. То, что процессы пережи вания противопоставляются реализации жизни, т.е.

деятельности, не означает, что это какие-то мистиче ские внежизненные процессы: по своему психофизио логическому составу - это те же процессы жизни и деятельности, но по своему психологическому смыс лу и назначению - это процессы, направленные на самое жизнь, на обеспечение психологической воз можности ее реализации. Таково предельно абстракт ное понимание переживания на бытийном уровне опи сания, т.е. в отвлечении от сознания.

То, что на уровне бытия предстает как возмож ность реализации жизненных необходимостей, как В теории деятельности, кстати сказать, уже существует образец подхода к смыслообразованию как деятельности, реали зованный на материале псевдоскопического зрения . «Невозможность» также имеет свою позитивную феноменологию, имя которой - бес смысленность, а конкретные состояния - отчаяние, безнадежность, несбыточность, неизбежность и пр.

Поскольку жизнь может обладать различными видами внутренних необходимостей, естественно пред положить, что реализуемости каждой из них соответ ствует свой тип состояний возможности, а нереализуе мости - свой тип состояний невозможности. Каковы конкретно эти типы необходимостей и эти состояния, предрешить нельзя - это один из основных вопросов всего исследования. Можно только сказать, что в си туации невозможности (бессмысленности) перед че ловеком в той или иной форме встает «задача на смысл» - не та задача на воплощение в значениях объективно наличного в индивидуальном бытии, но не ясного сознанию смысла, о которой только и идет речь в теории деятельности А. Н. Леонтьева 8, а за Идея о существовании такого слоя достаточно хорошо отра ботана в философской литературе, скажем, в понятии «дорефлек сивного сознания». Эта идея в разных видах неоднократно ис пользовалась и при построении психологических теорий. Не чуж да она и теории деятельности, неявно реализуясь в понятии мо тива и явно используясь группой авторов, попытавшихся по ставить во главу угла теоретико-деятельностного подхода к лич ности понятие «смысловых образований» .

Справедливости ради надо сказать, что А. Н. Леонтьев прекрасно понимал, что «задача на смысл» оборачивается для личности «задачей на соотношение мотивов» , что она не заканчивается осознанием этих соотношений, а требует для своего решения особой преобразующей работы над своими дача добывания осмысленности, поиска источников смысла, «разработки» этих источников, деятельного извлечения из них смысла и т.д. - словом, п р о и з в о д с т в а смысла.

Именно эта общая идея производства смысла поз воляет говорить о переживании как о продуктивном процессе, как об особой работе. Хотя заранее можно предположить, что идея производства в разной мере и в разном виде приложима к различным типам пере живания, она является для нас онтологически, гно сеологически и методологически центральной. Онто логически потому, что продуктивность, а в пределе - творческий характер переживания, является, как мы увидим в дальнейшем, неотъемлемым свойством выс ших типов его. В гносеологическом плане потому, что согласно известному марксистскому положению имен но высшие формы развития изучаемого объекта дают ключ к пониманию низших его форм. И наконец, в методологическом - потому, что в этой идее, как ни в какой другой, сконцентрирована сущность дея тельностного подхода в психологии, методологическим образцом и ориентиром которого является марксово представление о производстве и его сущностном «пре восходстве» над потреблением .

Если на уровне бытия переживание - это восста новление возможности реализации внутренних необ ходимостей жизни, а на уровне сознания - обретение осмысленности, то в рамках отношения сознания к бытию работа переживания состоит в достижении смыслового соответствия сознания и бытия, что в от несенности к бытию суть обеспечение его смыслом, а в отнесенности к сознанию - смысловое принятие им бытия.

Что касается соотнесения понятия переживания с понятием деятельности, то утверждение, что необ ходимость в переживании возникает в ситуациях, не разрешимых непосредственно предметно-практической деятельностью, каким бы совершенным отражением мотивами («нужна особая внутренняя работа, чтобы решить такую задачу и, может быть, отторгнуть от себя то, что обнажилось» [там же]), однако перед нами только приподнимают полог, за которым открывается чудесная (иначе не скажешь) психологическая область, где не мотивы властвуют над человеком, а он сам становится хозяином, больше того - творцом своих мотивов.

она ни была обеспечена, как уже говорилось, нельзя понять так, что к переживанию вообще неприложима категория деятельности и что оно, следовательно, либо является вспомогательным функциональным ме ханизмом внутри деятельности и отражения, либо по своей «природе» выпадает из теоретико-деятель ностной картины психологической реальности. В дей ствительности переживание дополняет эту картину, представляя собой наряду с внешней практической и познавательной деятельностями особый тип дея тельностных процессов, специфицируемых в первую очередь своим продуктом - смыслом (осмыслен ностью) 9.

Переживание является именно деятельностью, т.е.

самостоятельным процессом, соотносящим субъекта с миром и решающим его реальные жизненные проб лемы, а не особой психической «функцией», стоящей в одном ряду с памятью, восприятием, мышлением, воображением или эмоциями. Эти «функции» вместе с внешними предметными действиями включаются в реализацию переживания точно так же, как и в реа лизацию всякой человеческой деятельности, но значе ние как интрапсихических, так и поведенческих про цессов, участвующих в осуществлении переживания, может быть выяснено только исходя из общей задачи и направления переживания, из производимой им це лостной работы по преобразованию психологического мира, которая одна способна в ситуации невозмож ности адекватной внешней деятельности разрешить ситуацию.

Обращаясь к вопросу о носителях, или реализа торах, переживания, остановимся в первую очередь на внешнем поведении. Внешние действия осущест вляют работу переживания не прямо, достижением некоторых предметных результатов, а через измене ния сознания субъекта и вообще его психологическо Ср. с глубокой идеей В.К Вилюнаса, высказанной в отно шении «биологического смысла»: «смысловые образования, хотя они также (как и «познавательные психологические образова ния». - Ф. В.) возникают в результате деятельности, однако ею самой по себе не порождаются и не представляют того продукта, который фиксирует ее предметное содержание» .

«Смыслообразует не предметная деятельность...», - пишет он далее.

го мира. Это поведение иногда носит ритуально-сим волический характер, действуя в этом случае за счет подключения индивидуального сознания к организую щим его движение особым символическим структурам, отработанным в культуре и сконцентрировавшим в себе опыт человеческого переживания типических со бытий и обстоятельств жизни.

Участие в работе переживания различных интра психических процессов можно наглядно объяснить, перефразировав «театральную» метафору 3. Фрейда:

в «спектаклях» переживания занята обычно вся труп па психических функций, но каждый раз одна из них может играть главную роль, беря на себя основную часть работы переживания, т.е. работы по разреше нию неразрешимой ситуации. В этой роли часто вы ступают эмоциональные процессы (отвращение к «слишком зеленому» винограду устраняет противоре чие между желанием его съесть и невозможностью это сделать ), однако в противовес той прочной ассоциации (а порой и отождествлению) между сло вами «эмоция» и «переживание», которая бытует в психологии, нужно специально подчеркнуть, что эмо ция не обладает никакой прерогативой на исполнение главной роли в реализации переживания. Основным исполнителем может стать и восприятие (в разно образных феноменах «перцептивной защиты» ), и мышление (случаи «рационализа ции» своих побуждений, так называемая «интеллек туальная переработка» травмирующих событий), и внимание («защитное переключение внимания на посторонние травмирующему событию моменты» ), и другие психические «функции».

Итак, переживание как деятельность реализуется и внешними, и внутренними действиями. Это положе В приводимой В. Е. Рожновым и М. Е. Бурно ил люстрации из «Войны и мира» описывается реакция Пьера Без ухова на смерть Каратаева, состоявшая в том, что он, услышав выстрел, означавший, что Каратаев убит, «в то же мгновенье вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом марша ла вычисление того, сколько переходов оставалось до Смоленска.

И он стал считать». «Теперь только Пьер понял всю силу жизнен ности человека и спасительную силу перемещения внимания, вло женную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает липший пар, как только плот ность его превышает известную норму».

ние чрезвычайно важно с методологической и миро воззренческой точки зрения. Традиционная психоло гия в ее идеалистических вариантах замыкала пере живание в узком мире индивидуальной субъективно сти, в то время как вульгарно-материалистические течения понимали переживание как эпифеномен, тем самым оставляя его за пределами научного изуче ния. Только материалистическая психология, осно ванная на марксистском учении о деятельной соци альной сущности человека, способна преодолеть ка завшуюся самоочевидной для традиционной психоло гии приуроченность переживаний исключительно ко внутренним, душевным процессам. Человеку удается пережить жизненный кризис часто не столько за счет специфической внутренней переработки травмирую щих событий (хотя без нее и не обойтись), сколько с помощью активной творческой общественно-полез ной деятельности, которая, реализуя, в качестве пред метно-практической деятельности сознательную цель субъекта и производя общественно-значимый внеш ний продукт, одновременно выступает и как деятель ность переживания, порождая и наращивая запас осмысленности индивидуальной жизни человека.

Резюмируем сказанное во Введении. Существуют особые жизненные ситуации, которые неразрешимы процессами предметно-практической и познаватель ной деятельности. Их решают процессы пережива ния. Переживание следует отличать от традиционного психологического понятия переживания*, означающе го непосредственную данность психических содержа ний сознанию. Переживание понимается нами как особая деятельность, особая работа по перестройке психологического мира, направленная на установле ние смыслового соответствия между сознанием и бы тием, общей целью которой является повышение ос мысленности жизни.

Таковы самые общие, предварительные положения о переживании с точки зрения психологической тео рии деятельности.

Глава I СОВРЕМЕННЫЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ О ПЕРЕЖИВАНИИ В данной главе нам предстоит поставить перед теориями, исследующими проблему переживания, два основных вопроса.

Первый из них связан с пониманием при роды критических ситуаций, порождаю щих необходимость в переживании. Вто рой относится к представлениям о самих этих процессах.

§ 1. ПРОБЛЕМА КРИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ Как уже отмечалось, критическая си туация в самом общем плане должна быть определена как ситуация невозмож ности, т.е. такая ситуация, в которой субъект сталкивается с невозможностью реализации внутренних необходимостей своей жизни (мотивов, стремлений, цен ностей и пр.).

са, где многие авторы ограничиваются простым пе речислением конкретных событий, в результате кото рых создаются стрессовые или кризисные ситуации, или пользуются для характеристики этих ситуаций такими общими схемами, как нарушение равновесия (психического, душевного, эмоционального), никак их теоретически не конкретизируя. Несмотря на то, что те мы фрустрации и конфликта, каждая в отдельности, проработаны намного лучше, установить ясные отноше ния хотя бы между двумя этими понятиями не удается , не говоря уже о полном отсутствии попыток со отнести одновременно все четыре названных понятия, установить, не перекрещиваются ли они, каковы логи ческие условия употребления каждого из них и т.д.

Положение таково, что исследователи, которые изуча ют одну из этих тем, любую критическую ситуацию подводят под излюбленную категорию, так что для психоаналитика всякая такая ситуация является си туацией конфликта, для последователей Г. Селье - ситуацией стресса и т. д., а авторы, чьи интересы спе циально не связаны с этой проблематикой, при выборе понятия стресса, конфликта, фрустрации или кризиса исходят в основном из интуитивных или стилистичес ких соображений. Все это приводит к большой терми нологической путанице.

Ввиду такого положения первоочередной теорети ческой задачей, которая и будет решаться на после дующих страницах, является выделение за каждой из понятийных фиксаций критической ситуации специфи ческого категориального поля, задающего сферу ее приложения. Решая эту задачу, мы будем исходить из общего представления, согласно которому тип крити ческой ситуации определяется характером состояния «невозможности», в котором оказалась жизнедеятель ность субъекта. «Невозможность» же эта определяется, в свою очередь, тем, какая жизненная необходимость, оказывается парализованной в результате неспособ ности имеющихся у субъекта типов активности спра виться с наличными внешними и внутренними условия ми жизнедеятельности. Эти внешние и внутренние ус ловия, тип активности и специфическая жизненная необходимость и являются теми главными пунктами, по которым мы будем характеризовать основные типы критических ситуаций и отличать их друг от друга.

СТРЕСС Непроясненность категориальных оснований и ог раничений более всего сказалась на понятии стресса.

Означая сначала неспецифический ответ организма на воздействие вредных агентов, проявляющийся в симп томах общего адаптационного синдрома , это понятие относят теперь ко всему, что угодно, так что в критических работах по стрессу сложилась даже своеобразная жанровая традиция начинать обзор ис следований с перечисления чудом уживающихся под шапкой этого понятия таких совершенно разнородных явлений, как реакция на холодовые воздействия и на услышанную в свой адрес критику, гипервентиляция легких в условиях форсированного дыхания и радость успеха, усталость и унижение , а Г. Селье полагает, что «даже в состоянии полного расслабления спящий че ловек испытывает некоторый стресс» , и при равнивает отсутствие стресса к смерти [там же]. Если к этому добавить, что стрессовые реакции присущи, по Селье, всему живому, в том числе и растениям, то это понятие вместе со своими нехитрыми производны ми (стрессор, микро- и макростресс, хороший и пло хой стресс) становится центром чуть ли не космоло гической по своим притязаниям системы, вдруг обре тая достоинство не больше и не меньше, чем «ведуще го стимула жизнеутверждения, созидания, развития»

, «основы всех сторон жизнедеятельности человека» [там же, с. 14] или выступая в качестве фундамента для доморощенных философско-этических построений .

Подобные превращения конкретно-научного поня тия в универсальный принцип так хорошо знакомы из истории психологии, так подробно описаны Л. С. Выготским закономерности этого процесса, что состояние, в котором сейчас находится анализи руемое понятие, наверное, можно было бы предска зать в самом начале «стрессового бума»: «Это откры тие, раздувшееся до мировоззрения, как лягушка, раздувшаяся в вола, этот мещанин во дворянстве, попадает в самую опасную... стадию своего развития:

оно легко лопается, как мыльный пузырь 2 ;

во всяком случае оно вступает в стадию борьбы и отрицания, которые оно встречает теперь со всех сторон» .

И в самом деле, в современных психологических работах по стрессу предпринимаются настойчивые попытки так или иначе ограничить притязания этого понятия, подчинив его традиционной психологической проблематике и терминологии. Р. Лазарус с этой целью вводит представление о психологическом стрес се, который, в отличие от физиологической высоко стереотипизированной стрессовой реакции на вред ность, является реакцией, опосредованной оценкой угрозы и защитными процессами . Дж. Эве рилл вслед за С. Сэллсом считает сущностью стрессовой ситуации утрату контроля, т.е. отсутствие адекватной данной ситуации реакции при значимости для индивида последствий отказа от реагирования . П. Фресс предлагает называть стрессом особый вид эмоциогенных ситуаций, а именно «упот реблять этот термин применительно к ситуациям по вторяющимся, или хроническим, в которых могут по явиться нарушения адаптации» . Ю. С. Са венко определяет психический стресс как «состояние, в котором личность оказывается в условиях, препят ствующих ее самоактуализации» .

Этот список можно было бы продолжить, но глав ная тенденция в освоении психологией понятия стрес са видна и из этих примеров. Она состоит в отрица нии неспецифичности ситуаций, порождающих стресс.

Не любое требование среды вызывает стресс, а лишь то, которое оценивается как угрожающее , которое нарушает адаптацию , контроль , препятствует самоактуализации . «Вряд ли кто либо думает, - апеллирует к здравому смыслу Р. С. Разумов, - что любое мышечное напряжение должно явиться для организма стрессорным агентом.

Спокойную прогулку... никто не воспринимает как стрессорную ситуацию» .

Этим образом Л.С. Выготский передает переходящее вся кие пределы возрастание объема понятия, но, конечно, не исчез новение его содержания и не упразднение его из научного оби хода.

Однако не кто иной, как сам отец учения о стрес се Ганс Селье, даже состояние сна, не говоря уже о прогулке, считает не лишенным стресса. Стресс, по Г. Селье, это «неспецифический ответ организма на любое (подчеркнем: любое. - Ф.В.) предъявленное ему требование» .

Реакцию психологов можно понять: действитель но, как примирить эту формулировку с неустранимым из понятия стресса представлением, что стресс - это нечто необычное, из ряда вон выходящее, превышаю щее пределы индивидуальной нормы функционирова ния? Как совместить в одной мысли «любое» с «экст ремальным»? Казалось бы, это невозможно, и психо логи (да и физиологи отбрасывают «любое», т.е. идею неспецифичности стресса, проти вопоставляя ей идею специфичности. Но устранить идею неспецифичности стресса (ситуаций и реакций) - это значит убить в этом понятии то, ради чего оно создавалось, его основной смысл. Пафос этого поня тия не в отрицании специфического характера сти мулов и ответов организма на них , а в утверждении того, что любой стимул наря ду со своим специфическим действием предъявляет организму неспецифические требования, ответом на которые является неспецифическая реакция во внут ренней среде организма.

Из сказанного следует, что если уж психология берет на вооружение понятие «стресс», то ее задача состоит в том, чтобы, отказавшись от неоправданного расширения объема этого понятия, тем не менее со хранить основное его содержание - идею неспеци фичности стресса. Чтобы решить эту задачу, нужно эксплицировать те мыслимые психологические усло вия, при которых эта идея точно отражает задавае мый ими срез психологической реальности. Мы гово рим о точности вот почему. Спору нет, нарушения самоактуализации, контроля и т.д. вызывают стресс, это достаточные условия его. Но дело состоит в том, чтобы обнаружить минимально необходимые условия, точнее, специфические условия порождения неспеци фического образования - стресса.

Любое требование среды может вызвать критиче скую, экстремальную ситуацию только у существа, которое не способно справиться ни с какими требо ваниями вообще и в то же время внутренней необхо димостью жизни которого является неотложное (здесь-и-теперь) удовлетворение всякой потребности, иначе говоря, у существа, нормальный жизненный мир которого «легок» и «прост», т.е. таков, что удов летворение любой потребности происходит прямо и непосредственно, не встречая препятствий ни со сто роны внешних сил, ни со стороны других потребно стей и, стало быть, не требуя от индивида никакой активности.

Полную реализацию такого гипотетического су ществования, когда блага даны прямо и непосредст венно и вся жизнь сведена к непосредственной ви тальности, можно усмотреть, да и то с известными оговорками, только в пребывании плода в чреве ма тери, однако частично оно присуще всякой жизни, проявляясь в виде установки на здесь-и-теперь удов летворение, или в том, что 3. Фрейд называл «прин ципом удовольствия».

Понятно, что реализация такой установки сплошь и рядом прорывается самыми обычными, любыми тре бованиями реальности;

и если такой прорыв квали фицировать как особую критическую ситуацию - стресс, мы приходим к такому понятию стресса, в ко тором очевидным образом удается совместить идею «экстремальности» и идею «неспецифичности». При описанных содержательно-логических условиях впол не ясно, как можно считать стресс критическим со бытием и в то же время рассматривать его как пер манентное жизненное состояние.

Итак, категориальное поле, которое стоит за по нятием стресса, можно обозначить термином «виталь ность», понимая под ним неустранимое измерение бытия, «законом» которого является установка на здесь-и-теперь удовлетворение.

ФРУСТРАЦИЯ Необходимыми признаками фрустрирующей ситуа ции согласно большинству определений является на личие сильной мотивированности достичь цель (удов летворить потребность) и преграды, препятствующей этому достижению ) и «идеологические»

барьеры (вид социальных, отличающийся включением «целей и ценностей, признаваемых самим ребенком»

[там же, с. 127]. Иллюстрация: «Помни, ты же де вочка!»).

Сочетание сильной мотивированности к достиже нию определенной цели и препятствий на пути к ней, несомненно, является необходимым условием фруст рации, однако порой мы преодолеваем значительные трудности, не впадая при этом в состояние фрустра ции. Значит, должен быть поставлен вопрос о доста точных условиях фрустрации, или, что то же, вопрос о переходе ситуации затрудненности деятельности в ситуацию фрустрации [ср.: 83]. Ответ на него естест венно искать в характеристиках состояния фрустриро ванности, ведь именно его наличие отличает ситуацию фрустрации от ситуации затрудненности. Однако в ли тературе по проблеме фрустрации мы не находим анализа психологического смысла этого состояния, большинство авторов ограничиваются описательными констатациями, что человек, будучи фрустрирован, испытывает беспокойство и напряжение , чувства безразличия, апатии и утраты интереса , вину и тревогу , ярость и враждебность , зависть и ревность и т.д. Сами по себе эти эмоции не проясняют нашего вопроса, а кроме них у нас остает ся единственный источник информации - поведенче ские «следствия» фрустрации, или фрустрационное поведение. Может быть, особенности этого поведения могут пролить свет на то, что происходит при пере ходе от ситуации затрудненности к ситуации фруст рации?

Обычно выделяют следующие виды фрустрацион ного поведения: а) двигательное возбуждение - бес цельные и неупорядоченные реакции;

б) апатия (в из вестном исследовании Р. Баркера, Т. Дембо и К. Ле вина один из детей в фрустрирующей ситуация лег на пол и смотрел в потолок);

в) агрессия и дест рукция;

г) стереотипия - тенденция к слепому повто рению фиксированного поведения;

д) регрессия, кото рая понимается либо «как обращение к поведенчес ким моделям, доминировавшим в более ранние пе риоды жизни индивида» , либо как «примитивизация» поведения (измерявшаяся в экс перименте Р. Баркера, Т. Дембо и К. Левина сниже нием «конструктивности» поведения) или падение «качества исполнения» .

Таковы виды фрустрационного поведения. Каковы же его наиболее существенные, центральные харак теристики? Монография Н. Майера отвечает на этот вопрос уже своим названием - «Фрустрация:

поведение без цели». В другой работе Н. Майер разъяснял, что базовое утверждение его теории со стоит не в том, что «фрустрированный человек не имеет цели», а «что поведение фрустрированного че ловека не имеет цели, т.е. что оно утрачивает целе вую ориентацию» . Майер иллюстри рует свой тезис примером, в котором двое людей, спешащих купить билет на поезд, затевают в очереди ссору, затем драку и оба в итоге опаздывают. Это поведение не содержит в себе цели добывания биле та, поэтому, по определению Майера, оно является не адаптивным (= удовлетворяющим потребность), а «фрустрационно спровоцированным поведением».

Новая цель не замещает здесь старой [там же].

Для уточнения позиции этого автора нужно отте нить ее другими мнениями. Так, Э. Фромм полагает, что фрустрационное поведение (в частности, агрес сия) «представляет собой попытку, хотя часто и бес полезную, достичь фрустрированной цели» .

К. Гольдштейн, наоборот, утверждает, что поведение, этого рода не подчинено не только фрустрированной цели, но вообще никакой цели, оно дезорганизовано и беспорядочно. Он называет это поведение «катаст рофическим» .

На таком фоне точка зрения Н. Майера может быть сформулирована, следующим образом: необходи мым признаком фрустрационного поведения является утрата ориентации на исходную, фрустрированную цель (в противоположность мнению Э. Фромма), этот же признак является и достаточным (в противопо ложность мнению К. Гольдштейна) - фрустрацион ное поведение не обязательно лишено всякой целе направленности, внутри себя оно может содержать некоторую цель (скажем, побольнее уязвить сопер ника в фрустрационно спровоцированной ссоре). Важ но то, что достижение этой цели лишено смысла от носительно исходной цели или мотива данной си туации.

Разногласия этих авторов помогают нам выделить два важнейших параметра, по которым должно ха рактеризоваться поведение во фрустрирующей ситуа ции. Первый из них, который можно назвать «моти восообразностью», заключается в наличии осмыслен ной перспективной связи поведения с мотивом, кон ституирующим психологическую ситуацию. Второй параметр - организованность поведения какой бы то ни было целью, независимо от того, ведет ли дости жение этой цели к реализации указанного мотива.

Предполагая, что тот и другой параметры поведения могут в каждом отдельном случае иметь положитель ное, либо отрицательное значение, т.е. что текущее поведение может быть либо упорядочено и организо вано целью, либо дезорганизовано, и одновременно оно может быть либо сообразным мотиву, либо не быть таковым, получим следующую типологию воз можных «состояний» поведения.

Типология «состояний» поведения В затруднительной для субъекта ситуации мы мо жем наблюдать формы поведения, соответствующие каждому из этих четырех типов.

Поведение первого типа, мотивосообразное и под чиненное организующей цели, заведомо не является фрустрационным. Причем здесь важны именно эти внутренние его характеристики, ибо сам по себе внеш ний вид поведения (будь то наблюдаемое безразли чие субъекта к только что манившей его цели, дест руктивные действия или агрессия) не может одно значно свидетельствовать о наличии у субъекта со стояния фрустрации: ведь мы можем иметь дело с произвольным использованием той же агрессии (или любых других, обычно автоматически относя щихся к фрустрационному поведению актов), исполь зованием, сопровождающимся, как правило, само экзальтацией с разыгрыванием соответствующего эмо ционального состояния (ярости) и исходящим из сознательного расчета таким путем достичь цели.

Такое псевдофрустрационное поведение может пе рейти в форму поведения второго типа: умышленно «закатив истерику» в надежде добиться своего, чело век теряет контроль над своим поведением, он уже не волен остановиться, вообще регулировать свои дей ствия. Произвольность, т.е. контроль со стороны воли, утрачен, однако это не значит, что полностью утрачен контроль со стороны сознания. Поскольку это поведение более не организуется целью, оно теря ет психологический статус целенаправленного дейст вия, но тем не менее сохраняет еще статус средства реализации исходного мотива ситуации, иначе говоря, в сознании сохраняется смысловая связь между по ведением и мотивом, надежда на разрешение ситуации.

Хорошей иллюстрацией этого типа поведения могут служить рентные истерические реакции, которые об разовались в результате «добровольного усиления рефлексов» , но впоследствии стали непроиз вольными. При этом, как показывают, например, на блюдения военных врачей, солдаты, страдавшие ис терическими гиперкинезами, хорошо осознавали связь усиленного дрожания с возможностью избежать воз вращения на поле боя.

Для поведения третьего тира характерна как раз утрата связи, через которую от мотива передается действию смысл. Человек лишается сознательного контроля над связью своего поведения с исходным мотивом: хотя отдельные действия его остаются еще целенаправленными, он действует уже не «ради чего то», а «вследствие чего-то». Таково упоминавшееся поведение человека, целенаправленно дерущегося у кассы со своим конкурентом в то время, как поезд отходит от станции. «Мотивация здесь, - говорит Н. Майер, - отделяется от причинения как объяс няющее понятие» .

Поведение четвертого типа, пользуясь термином К. Гольдштейна, можно назвать «катастрофическим».

Это поведение не контролируется ни волей, ни созна нием субъекта, оно и дезорганизовано, и не стоит в содержательно-смысловой связи с мотивом ситуации.

Добралась до книги наконец-то! Для удобства некоторые конспекты буду выкладывать здесь.
книга в чтении не проста.

Цитируется по книге Ф. Е. Василюка " Психология переживания"

Федор Ефимович Василюк — наш современник, российский психотерапевт. Декан факультета Психологического консультирования при Московском городском психолого-педагогическом университете. Заведующий кафедрой индивидуальной и групповой психотерапии, доктор психологических наук, профессор кафедры Индивидуальная и групповая психотерапия факультета Психологического консультирования МГППУ.

Типология жизненных миров.

Типология Василюка дает представление о том, как тот или иной человек, с определенным устройством своего внутреннего мира переживает критические ситуации.
С труктура типологии такова:"жизненный мир" является предметом типологического анализа. Он имеет внешний и внутренний аспекты, обозначенные соответственно как внешний и внутренний мир. Внешний мир может быть легким либо трудным. Внутренний- простым или сложным. Пересечение этих категорий и задает четыре возможных состояния, или типа "жизненного мира".
Говоря о трудности внешнего мира, имеется ввиду не только соответсвующие переживания, но и трудность как действительная характеристика мира; не мира самого по себе, не мира до и вне субъекта, а мира "Деленного на субъекта", мира, видимого сквозь призму его жизни и деятельности, ибо трудность может быть обнаружена в мире не иначе, как в результате деятельности.... Из внешней позиции "легкости" внешнего аспекта жизненного мира соответствует обеспеченность всех жизненных процессов, непосредственная данность индивиду предметов потребностей, а "трудности" - наличие препятствий их достижению.
Под внутренним аспектом психологического мира подразумевается внутреннее строение жизни, организация, сопряженность и связанность между собой отдельных ее единиц.

Каждый жизненный мир характеризуется в первую очередь с т.з. его пространственно- временной организации. При этом в соответствии с различением внешнего и внутреннего аспектов жизненного мира будет отдельно описываться внешнее и внутренне время-пространство. Внешний аспект хронотипа характеризуется отсутсвием или наличием "протяженности" , которая заключается в пространственной удаленности и временной длительности, необходимой для преодоления удаленнсти. Внутренний аспект хронотипа описывает структурированность внутреннего мира, т.е. наличие наличие или отсутствие "сопряженности".

Тип 1. внешне легкий и внутренне простой жизненный мир.
можно изобразить, представив существо, обладающее единственной потребностью и живущее в условиях непосредственной данности соответсвующего ей предмета.
Пространственно-временная структура этого мира . Легкость с пространственно-временной т.з. должна быть истолкована как отсутствие "протяженности" внешнего аспекта мира. (отсутствие пространственной удаленности и временной длительности). В силу этого субъект не знает никаких «там» и «потом», у него нет понятий длительности, последовательности, протяженности, нет прошлого и будущего. Каждое реализуемое отношение заполняет его полностью. Простота внутреннег мира, или отсутствие "сопряженности" между отдельными моментами внутреннего пространства-времени. простота внутреннего мира означает безоглядную погруженность в реализуемое жизненное отношение, прикованность к данному месту хронотопа.Описываемому психологическому миру присущ такой хронотоп, в котором не существует перспективы и ретроспективы, прошлое и будущее как бы вдавлены в настоящее, точнее, еще не вычленены из него.
Центральный принцип мироощущения - принцип удовольствия.
Прототипом такой жизни являются условия утробного и младенческого существования человека. Они составляют основу инфантильного мироощущения, которое подспудно присутствует в каждом человеке. Инфантильному мироотношению соответствует установка на «здесь и теперь» удовлетворение потребности, не требующее усилий и ожидания, с полным обладанием объектом потребности, отождествлении с ним.
Целью и высшей ценностью такой жизни является удовольствие. Активность человека с таким мироотношением подчинена сиюминутным импульсам. Перед инфантильным сознанием не встают вопросы о том, адекватно ли стремление к удовольствию, обеспечено ли оно бытийно, гарантировано ли на какой-то отрезок времени, ценой каких последствий оно достигнуто и т.д..
Опыт легкой и простой жизни приводит к пассивности субъекта, так как в описанных условиях не требуется никакая деятельность по преодолению внешнего мира. Поэтому, если вдруг возникает критическая ситуация невозможности удовлетворения, она переживается им как смерть, крах, ужас. Он не знает, что это может когда-нибудь кончиться, не предпринимает никаких действий в силу своей пассивности, и в результате колеблется между состояниями ужаса и блаженства. В этом мире, взятом во всей чистоте его характеристик, переживанию вообще нет места, поскольку легкость и простота мира, т. е. обеспеченность и непротиворечивость всех жизненных процессов, исключают возможность возникновения ситуаций, требующих переживания. Более того, даже когда бытие вдруг перестает по тем или иным причинам быть легким и простым,субъект,не будучи способным "ответить" на возникшую критическую ситуацию ни внешней практической деятельностью, ни идеальными преобразованиями психологического мира, отвечает на нее единственно доступными ему средствами — внутрителесными изменениями. Последним соответствует понятие физиологических стрессовых реакций.
В сложном и/или трудном мире субъектом может быть выработано соответствующее этому мироустройству сознание, но оно не упраздняет инфантильного сознания, не становится на его место, а надстраивается над ним, вступая с ним в сложные, а иногда антагонистические отношения.
Соответствующий вид переживания называется гедонистическим. Ему соответствуют процессы психологической защиты, которые помогают человеку создать иллюзию решенности проблемы или ее отсутствия. Опыт такого существования есть у каждого человека, и в определенных ситуациях он может актуализироваться и управлять поведением человека. В трудном и сложном мирах образуются новые, более сложные формы поведения, надстраивающиеся над этой, но они не отменяют ее.

Тип 2. внешне трудный и внутренне простой жизненный мир.
Здесь жизненные блага не даны непосредственно, присут-ют преграды, помехи, к-рые препят-ют удовлетворению потребности. Трудность внешнего мира в терминах хронотопа означает наличие "протяженности", т. е. пространственной удаленности (жизненных благ) и временной длительности (необходимой для устранения удаленности). В ситуации трудного мира субъекту приходится признать, что удовлетворение потребности, которая является для него необходимостью, невозможно «здесь и сейчас». Оно возможно лишь «там» и «потом», и в сознании возникает представление о пространственной и временной протяженности внешнего мира. Что касается внутреннего строения данного жизненного мира, то он по-прежнему остается простым. Это отсутствие внутренней расчлененности и структурированности жизни в пространственно-временной развертке означает отсутствие "сопряженности", т. е. отсутствие пространственной связанности, "соположенности" жизненных единиц (= отношений = отдельных деятельностей) и связей временной последовательности между ними. Деятельности присуща в этом мире неуклонная устремленность к предмету потребности, эта деятельность не подвержена никаким отвлечениям, уводящим в сторону искушениям и соблазнам, субъект не знает сомнений, колебаний, чувства вины и мук совести — одним словом, простота внутреннего мира освобождает деятельность от всевозможных внутренних препятствий и ограничений. Ей известны только одни препятствия — внешние. Вследствие простоты внутреннего мира предельно упрощено и смысловое строение образа внешнего мира. Он выполнен в двух красках: каждый предмет осмысляется только с точки зрения его полезности или вредности для удовлетворения всегда напряженной единственной потребности субъекта.
Что касается внешнего аспекта хронотопа, то он существенно изменен по сравнению с первым типом. Предмет потребности может быть как в непосредственном соприкосновении с субъектом, точнее, с органом потребления, так и на некотором отдалении. То же касается и временного аспекта. Но главное для характеристики трудного жизненного мира, в отличие от легкого, не само по себе такое объективное обстояние, а то, что оно "схватывается" субъектом с помощью особых психических форм (феноменологически означенных "там" и "тогда"). За их счет психологический мир субъекта расширен и дифференцирован по сравнению с инфантильным.
законом переживания второго типа является принцип реальности. Это переживание исходит из того, что реальность "не слышит убеждений", что она непреодолима, борьба с ней бесполезна и, значит, нужно принять ее такой, какова она есть, покориться, смириться и внутри заданных ею границ и пределов попытаться добиться возможности удовлетворения потребностей. Поэтому соответствующий этому случаю тип переживания называется реалистическим. Реалистическое переживание основывается на механизме терпения. Оно исходит из того, что реальность неумолима, ее необходимо принять такой как она есть, и постараться добиться удовлетворения своих нужд в рамках заданных реальностью границ.
Прототипом описанного типа являются не только личности определенного склада, но и определенные состояния личности, более или менее длительные, нормальные или патологические. К ним относятся, скажем, хорошо известные в психопатологии "импульсивные влечения", которые "представляют собой остро возникающие побуждения и стремления, подчиняющие себе все сознание и поведение больного. С их возникновением подавляются все остальные желания и представления".

Тип 3. внешне легкий и внутренне сложный жизненный мир.
Эта жизнь лишена ситуативности. В психологическом мире нет ситуаций с их "подвернувшимися случаями", благоприятными (или неблагоприятными) обстоятельствами, с их временными ограничениями, порождающими "заботы", т. е. действия, долженствующие быть выполненными в определенный срок, с их возможностью компромиссов между содержательно непримиримыми тенденциями, с их неожиданными "вдруг" и "как раз" и т.д.
Внутренней необходимостью для субъекта является достижение внутренней согласованности, сопряженности единиц внутреннего мира в пространстве и времени.
Главная проблематичность и устремленность внутренне сложной жизни состоит в том, чтобы избавиться от мучительной необходимости постоянных, выборов, выработать психологический "орган" овладения сложностью, который обладал бы мерой измерения значимости мотивов и способностью скреплять жизненные отношения в целостность индивидуальной жизни. Этот "орган" не что иное, как ценностное сознание, ибо ценность — единственная мера сопоставления мотивов. Принцип ценности есть, следовательно, высший принцип сложного и легкого жизненного мира. Каждому мотиву присваивается определенная «цена», которая определяет его положение в иерархии ценностей, что снимает трагичность каждого выбора, избавляет человека от сомнений и колебаний, делает выбор автоматическим.
Ценности не обладают сами по себе побудительной энергией и силой и потому не способны прямо заставить подчиниться себе мотивы.
Однако, с другой стороны, ценность обладает способностью порождать эмоции, например, в случае, когда тот или иной выбор явно противоречит ей. А это означает, что ценность (в рамках теоретико- деятельностного подхода) должна быть подведена под категорию мотива, ибо эмоции релевантны отдельной деятельности, отражают ход реализации ею некоторого мотива. Можно предположить, что в ходе развития личности ценности претерпевают определенную эволюцию, изменяясь не только по содержанию, но и по своему мотивационному статусу, по месту и роли в структуре жизнедеятельности. По мере развития ценностного сознания ценности могут преобразовываться в смыслообразующие мотивы.
Хотя ценность как некое содержание сознания не обладает изначально энергией, по мере внутреннего развития личности она может заимствовать ее у реально действующих мотивов, так что в конце концов она из содержания сознания становится содержанием жизни и сама получает силу реального мотива. Ценность — это не любое знаемое содержание, способное стать мотивом, а только такое, которое, став реальным мотивом, ведет к росту и совершенствованию личности. При этом превращении ценности из мотива-заданности в реальную, наличную мотивационную силу происходит трудно объяснимая энергетическая метаморфоза. Став реальным мотивом, ценность вдруг оказывается обладателем такого мощного энергетического потенциала, который нельзя отнести за счет всех тех заимствований, которые могли иметь место в ходе ее эволюции. И если мотив, потребность всегда принадлежат определенному человеку, то ценности - приобщают субъекта к общечеловеческому. Они внеличностны, надличностны. Главные ценности человека придают ему чувство осмысленности бытия, определяют его главные жизненные цели.
Ценностное переживание, свойственное данному типу жизненного мира, - это внутренняя работа по становлению мотивационно-ценностной системы, ее иерархизации, перестройке. В процессе такой внутренней работы сознание проясняет собственную систему ценностей, отделяет главное от незначимого. Это может быть, например, снижение некой ценности (деятельности) по иерархическому рангу, то есть лишение ее прежней значимости. Существуют два основных подтипа ценностного переживания. Первый из них реализуется, когда субъект не достиг еще высших этапов ценностного совершенствования, и сопровождается большим или меньшим изменением его ценностно-мотивационной системы.
Можно выделить несколько вариантов этого подтипа переживания в зависимости от масштабов этих изменений и от того, происходит ли наряду с мотивационными преобразованиями содержательная перестройка ценностей субъекта или нет.
В другом случае, если мир объективно препятствует реализации доминирующих, смыслообразующих ценностей, задачей ценностного переживания может стать выбор и утверждение новой смыслообразующей ценности. Аналогичная работа проходит, если существовавшая прежняя система ценностей дискредитирует себя опытом прошлой жизни. Тогда задача переживания заключается в построении новой ценностной системы, которая бы придавала внутреннюю цельность и смысл бытию.
В случае горя, вызванного утратой, ценностное переживание помогает перевести утраченные отношения в сферу идеального, эстетического.
Развитие ценностной системы особенно интенсивно протекает в периоды значимых для личности выборов и решений, делая их содержанием истории жизни. Прототипом ценностного переживания является нравственное поведение: существует такой слой, срез или измерение человеческого существования, в котором жизнь сводится к сознанию, материя жизнедеятельности — трудность мира — выносится за скобки и человек действует в условиях как бы легкого мира. Именно эта плоскость и была выявлена и рассмотрена с психологической точки зрения в третьем типе типологии.

Тип 4. внешне трудный и внутренне сложный жизненный мир.
В четвертом типе жизненного мира деятельность субъекта осложнена и внутренними колебаниями (знакомая по прошлому случаю борьба мотивов), и внешними трудностями, которые могут тормозить реализацию выбранного действия, соблазняя субъекта бросить это нелегкое дело, пересмотреть сделанный выбор, и переключиться на другое, более легкое действие, мотив.
Внутренней необходимостью для человека в данном случае является реализация своего жизненного замысла, того, что им ощущается как дело жизни, призвание.
Основным новообразованием, помогающим справиться с трудным и сложным миром, является воля. Одна из основных функций воли состоит в том, чтобы не дать борьбе мотивов остановить или отклонить активность субъекта.
Воля служит не одной какой-либо деятельности, а строительству всей жизни. Ее назначение состоит в воплощении замысла человека о себе, о своей жизни, воплощении жизненного творчества. Воля постоянно следит за возникающими в ситуации внешними и внутренними возможностями и требованиями, оценивает их.
Для волевого поведения характерно осознанное соотнесение реализуемой деятельности (ситуативного) со всем замыслами, целями, планами, намерениями, обязательствами, ожиданиями личности, тем, что не входит в данную пространственно-временную ситуацию (надситуативным).
Специфической критической ситуаций для данного мира является кризис, когда реализация своего жизненного замысла становится для человека невозможной.
Характерный для данной ситуации вид переживания называется творческим переживанием. Творческое переживание является работой по самосозиданию, самостроительству. Оно восстанавливает утраченную возможность жить и действовать.
В ситуации, когда невозможными стали лишь прежние формы реализации жизненного замысла, в процессе творческого переживания человек проясняет для себя внутреннюю суть своего жизненного замысла и ищет новые формы практической реализации своих идеальных ценностей, оформляя новый конкретный жизненный замысел.
Возможны ситуации, когда опыт осуществления человеком своего жизненного замысла полностью дискредитирует и сам замысел, и ценностную систему личности, на которой он был основан. Тут работа творческого переживания включает в себя и создание новой системы ценностей, и создание новой целостности своей истории жизни и нового образа себя, и в искоренении всего связанного с прежними, отвергнутыми ценностями, и, наконец, в чувственно-практическом воплощении нового идеала.

отношение субъекта к реальности в случае разных типов переживания:
Творческое переживание отличается чувственно-практическим отношением к реальности.
В реальной жизненной ситуации человек может использовать разные виды переживания или какие-либо их комбинации. Использование разных видов переживания в одной ситуации приведет, соответственно, к разным результатам
Гедонистическое переживание игнорирует реальность, искажает и отрицает ее, формируя иллюзию удовлетворенности и сохранности нарушенного содержания жизни.
Реалистическое переживание принимает реальность как она есть, приноравливая к ней динамику и содержание потребностей субъекта.
Ценностное переживание пытается обезоружить реальность идеальными процедурами, превращая его в предмет интерпретации и оценки. Совершившееся событие лишь идеально преображается ценностным сознанием.

Участие в работе переживания различных интрапсихических процессов можно наглядно объяснить, перефразировав "театральную" метафору З. Фрейда: в "спектаклях" переживания занята обычно вся труппа психических функций, но каждый раз одна из них может играть главную роль, беря на себя основную часть работы переживания, т. е. работы по разрешению неразрешимой ситуации. В этой роли часто выступают эмоциональные процессы (отвращение к "слишком зеленому" винограду устраняет противоречие между желанием его съесть и невозможностью это сделать ), однако в противовес той прочной ассоциации (а порой и отождествлению) между словами "эмоция" и "переживание", которая бытует в психологии, нужно специально подчеркнуть, что эмоция не обладает никакой прерогативой на исполнение главной роли в реализации переживания. Основным исполнителем может стать и восприятие (в разнообразных феноменах "перцептивной защиты" ; ; ; и др.]), и мышление (случаи "рационализации" своих побуждений, так называемая "интеллектуальная переработка" травмирующих событий), и внимание ("защитное переключение внимания на посторонние травмирующему событию моменты" (13) с.349]), и другие психические "функции".

Итак, переживание как деятельность реализуется и внешними, и внутренними действиями. Это положение чрезвычайно важно с методологической и мировоззренческой точки зрения. Традиционная психология в ее идеалистических вариантах замыкала переживание в узком мире индивидуальной субъективности, в то время как вульгарно-материалистические течения понимали переживание как эпифеномен, тем самым оставляя его за пределами научного изучения. Только материалистическая психология, основанная на марксистском учении о деятельной социальной сущности человека, способна преодолеть казавшуюся самоочевидной для традиционной психологии приуроченность переживаний исключительно ко внутренним, душевным процессам. Человеку удается пережить жизненный кризис часто не столько за счет специфической внутренней переработки травмирующих событий (хотя без нее и не обойтись), сколько с помощью активной творческой общественно-полезной деятельности, которая, реализуя, в качестве предметно-практической деятельности сознательную цель субъекта и производя общественно-значимый внешний продукт, одновременно выступает и как деятельность переживания, порождая и наращивая запас осмысленности индивидуальной жизни человека.

Резюмируем сказанное во Введении. Существуют особые жизненные ситуации, которые неразрешимы процессами предметно-практической и познавательной деятельности. Их решают процессы переживания. Переживание следует отличать от традиционного психологического понятия переживания*, означающего непосредственную данность психических содержаний сознанию. Переживание понимается нами как особая деятельность, особая работа по перестройке психологического мира, направленная на установление смыслового соответствия между сознанием и бытием, общей целью которой является повышение осмысленности жизни.

Глава I. Современные представления о переживании

В данной главе нам предстоит поставить перед теориями, исследующими проблему переживания, два основных вопроса. Первый из них связан с пониманием природы критических ситуаций, порождающих необходимость в переживании. Второй относится к представлениям о самих этих процессах.

1. Проблема критической ситуации

Как уже отмечалось, критическая ситуация в самом общем плане должна быть определена как ситуация невозможности, т. е. такая ситуация, в которой субъект сталкивается с невозможностью реализации внутренних необходимостей своей жизни (мотивов, стремлений, ценностей и пр.).

Существуют четыре ключевых понятия, которыми в современной психологии описываются критические жизненные ситуации. Это понятия стресса, фрустрации, конфликта и кризиса. Несмотря на огромную литературу вопроса, (14) теоретические представления о критических ситуациях развиты довольно слабо. Особенно это касается теорий стресса и кризиса, где многие авторы ограничиваются простым перечислением конкретных событий, в результате которых создаются стрессовые или кризисные ситуации, или пользуются для характеристики этих ситуаций такими общими схемами, как нарушение равновесия (психического, душевного, эмоционального), никак их теоретически не конкретизируя. Несмотря на то что темы фрустрации и конфликта, каждая в отдельности, проработаны намного лучше, установить ясные отношения хотя бы между двумя этими понятиями не удается , не говоря уже о полном отсутствии попыток соотнести одновременно все четыре названных понятия, установить, не перекрещиваются ли они, каковы логические условия употребления каждого из них и т. д. Положение таково, что исследователи, которые изучают одну из этих тем, любую критическую ситуацию подводят под излюбленную категорию, так что для психоаналитика всякая такая ситуация является ситуацией конфликта, для последователей Г. Селье - ситуацией стресса и т. д., а авторы, чьи интересы специально не связаны с этой проблематикой, при выборе понятия стресса, конфликта, фрустрации или кризиса исходят в основном из интуитивных или стилистических соображений. Все это приводит к большой терминологической путанице.

Издательство Московского университета, 1984.

От автора

Отечественная психология давно перестала быть чисто академической дисциплиной, но она все еще в большом долгу перед практикой. В различных областях общественной жизни этот долг активно выплачивается — фигура психолога становится все более привычной на современном заводе и в медицинском учреждении, в педагогике и юриспруденции. Но потребность в психологической помощи существует не только в социальной практике, но и в личной и семейной жизни, и эта потребность удовлетворяется пока совершенно недостаточно. С другой стороны, сама психология, особенно так называемая "интересная психология", исследующая мотивы, эмоции, личность человека, не может далее продуктивно развиваться только в стенах лаборатории, не принимая деятельного участия в реальной человеческой жизни.

Под влиянием этой обоюдной заинтересованности сейчас открывается новый (и долгожданный) период в развитии отечественной практической психологии: буквально на наших глазах зарождается сфера психологического обслуживания населения — служба семьи, суицидологическая служба с сетью кабинетов "социально- психологической помощи" и кризисных стационаров, психологическая служба вуза и т. д. .

Еще не вполне ясны конкретные организационные формы выделения "личностной" психологической службы в самостоятельную практику, но каковы бы они ни были, сам факт ее появления ставит перед общей психологией задачу разработки принципиальных теоретических основ, которыми эта практика могла бы руководствоваться.

Сами эти основы должны опереться на осознание той, не совсем еще привычной профессиональной позиции, которую занимает психолог, практически работающий с личностью. Если в рамках педагогической, юридической, медицинской и других сфер деятельности психолог выступал как консультант и помощник педагога, врача или юриста, обслуживающий этих специалистов, то, занимая указанную позицию, он становится ответственным производителем работ, непосредственно обслуживающим обратившегося к нему за помощью человека. И если раньше психолог видел его сквозь призму вопросов, стоящих перед другими специалистами (уточнение диагноза, определение вменяемости и т. д.), или своих собственных теоретических вопросов, то теперь, в качестве ответственного субъекта самостоятельной психологической практики, он впервые профессионально сталкивается не с больным, учащимся, подозреваемым, оператором, испытуемым и пр., а с человеком во всей полноте, конкретности и напряженности его жизненных проблем. Это не значит, конечно, что психолог-профессионал должен действовать, так сказать, чисто "по-человечески", главный вопрос как раз в том и состоит, чтобы из этой жизненной проблематики выделить собственно психологический аспект и очертить тем самым зону компетенции психолога.

Принципиальное ограничение этой зоны задается тем, что профессиональная деятельность психолога не совпадает по своему направлению с прагматической или этической устремленностью обратившегося за помощью человека, с направленностью в мир его эмоционально-волевой установки: психолог не может прямо заимствовать свои профессиональные цели из набора актуальных целей и желаний пациента, и соответственно его профессиональные действия и реакции на события жизни пациента не могут автоматически определяться тем, чего хочет пациент.

Это не означает, разумеется, что психолог должен убить в себе сочувствие и сопереживание и раз и навсегда обязать себе в праве отреагировать на "крик о помощи" не как специалист, а просто как человек, т. е. этически: дать дружеский совет, утешить, оказать Практическое содействие. Эти действия лежат в таком измерении жизни, где ни о каком профессиональном долженствовании речи быть не может, как не может быть речи о предписании или запрещении врачу давать больному свою собственную кровь.

Что психолог действительно должен, если он хочет быть полезен человеку как специалист, — это, сохранив способность к состраданию, образующую эмоционально- мотивационную почву, которая питает его практическую деятельность, научиться подчинять свои непосредственные этические реакции, прямо вытекающие из сострадания, позитивно определенной программе патологической помощи, как это умеет в своей облети делать хирург во время операции или учитель, Применяющий то или иное воспитательное воздействий отнюдь не всегда приятное для воспитанника.

Но потому, собственно, необходимо это умение подчинять непосредственные этические реакции профессионально- психологической установке? Потому, во-первых, что утешение и жалость не совсем то (а часто и совсем не то), что требуется пациенту для преодоления кризиса. Во-вторых, потому, что житейские советы, на которые падки многие пациенты, большей частью просто бесполезны или даже вредны для них, потакая их бессознательному стремлению снять с себя ответственность за свою собственную жизнь. Педолог вообще не специалист по житейским советам, полученное им образование отнюдь не совпадает с обретением мудрости, и, стало быть, факт наличия диплома не дает ему морального права делать конкретные рекомендации, как поступить в той или иной жизненной ситуации. И еще: прежде чем обратиться к психологу, пациент обычно обдумал все возможные пути выхода из затруднительного положения и нашел их неудовлетворительными. Нет оснований полагать, что, обсуждая с пациентом в той же плоскости его жизненную ситуацию, психологу удастся найти не замеченный им выход. Сам факт такого обсуждения поддерживает в пациенте нереалистические надежды на то, что психолог может решить за него жизненные проблемы, а почти неизбежная неудача ударяет по авторитету психолога, уменьшая шансы на конечный успех его дела, не говоря уже о том, что пациент зачастую испытывает нездоровое удовлетворение от выигранной у психолога "игры", описанной Э. Берне (1) под названием "А Вы попробуйте. — Да, но…" И наконец, третья из возможных непосредственных этических реакций на беду другого человека — практическая помощь ему — не может входить в арсенал профессионально- психологических действий просто потому, что психолог при всем желании не может улучшить его материальное или социальное положение, исправить внешность или вернуть утраченного близкого человека, т. е. не может воздействовать на внешний, бытийный аспект его проблем.

Все эти моменты очень важны для формирования трезвого отношения пациентов (да и самого психолога) к возможностям и задачам психологической помощи. Однако главная причина, которая заставляет психолога выходить за пределы непосредственного этического реагирования в поисках собственно психологических средств помощи, заключается в том, что человек всегда сам и только сам может пережить события, обстоятельства и изменения своей жизни, породившие кризис. Никто за него этого сделать не может, как не может самый искушенный учитель понять за своего ученика объясняемый материал.

Но процессом переживания можно в какой-то мере управлять — стимулировать его, организовать, направлять, обеспечивать благоприятные для него условий, стремясь к тому, чтобы этот процесс в идеале вел к росту и совершенствованию личности — или по крайней мере не шел патологическим или социально неприемлемым путем (алкоголизм, невротизация, психопатизация, самоубийство, преступление и т. д.). Переживание, таким образом, составляет основной предмет приложения усилий практического психолога, помогающего личности в ситуации жизненного кризиса. А раз так, то для построения теоретического фундамента этой практики вполне естественно процесс переживания сделать центральным предметом общепсихологического исследования проблемы преодоления критических ситуаций.

Читатель, вероятно, уже заметил, что термин "переживание" используется нами не в привычном для научной психологии смысле, как непосредственная, чаще всего эмоциональная, форма данности субъекту содержаний его сознания, а для обозначения особой внутренней деятельности, внутренней работы, с помощью которой человеку удается перенести те или иные (обычно тяжелые) жизненные события и положения, восстановить утраченное душевное равновесие, словом, справиться с критической ситуацией.

Почему для обозначения предмета нашего исследования мы сочли возможным воспользоваться уже "занятым" термином, на этот вопрос мы ответим позже, во Введении. Но почему вообще приходится идти на терминологическое нововведение? Дело, конечно, не в том, что исследуемая нами область психической реальности является для психологии terra incognita и должна быть впервые названа, а в том, что существующие имена ее — психологическая защита, компенсация, совладающее поведение (coping behavior) и пр. — нас не устраивают, поскольку выражаемые ими категории фиксируют лишь частные аспекты видящейся нам здесь целостной проблемы, и ни одна из них, значит, не может претендовать на роль общей категории. С другой стороны, новый термин требуется потому, что мы хотим сразу же, с порога, отмежеваться от теоретически ограниченной методологии, доминирующей в изучении этой сферы психической реальности, и вести анализ с позиций определенной психологической концепции — теории деятельности А. Н. Леонтьева , а в ее арсенале просто нет соответствующего понятия.

Последнее обстоятельство не случайно. Хотя многие исследования в рамках этой теории в той или иной мере затрагивают интересующую нас тематику , попытки отчетливо сформулировать эту проблему в самом общем теоретическом плане пока еще предпринято не было. Вероятная причина того, что теория деятельности до сих пор только мимоходом касалась этой сферы психической реальности заключается в том, что эта теория основное внимание уделяла изучению предметно-практической деятельности и психического отражения, а необходимость в переживании возникает как раз в таких ситуациях, которые не могут быть непосредственно разрешены практической деятельностью, каким бы совершенным отражением она ни была обеспечена. Это нельзя понять так, что к переживанию вообще неприложима категория деятельности и что оно, таким образом, "по природе" выпадает из общей теоретико-деятельностной картины; наоборот, переживание дополняет эту картину, представляя собой по сравнению с внешней практической и познавательной деятельностями особый тип деятельностных процессов, (2) которые специфицируются в первую очередь своим продуктом. Продукт работы переживания всегда нечто внутреннее и субъективное — душевное равновесие, осмысленность, умиротворенность, новое ценностное сознание и т. д., в отличие от внешнего продукта практической деятельности и внутреннего, но объективного (не в смысле непременной истинности по содержанию, а в смысле отнесенности ко внешнему по форме) продукта познавательной деятельности (знания, образа).

Итак, в проблеме переживания теория деятельности обнаруживает новое для себя измерение. Это и определило основную цель исследования — с позиций деятельностного подхода разработать систему теоретических представлений о закономерностях преодоления человеком критических жизненных ситуаций и тем самым расширить границы общепсихологической теории деятельности, выделив в ней психологию переживания как особый предмет теоретических исследований и методических разработок.

Сформулированная таким образом цель, избранный метод ее достижения и наличные историко-научные условия определили следующую последовательность задач, решавшихся в нашем исследовании.

Сначала необходимо было поставить проблему переживания в контексте психологической теории деятельности, систематически ввести категорию переживания в этот контекст. Слово "ввести", может быть, не совсем точно выражает внутреннюю суть этой задачи, ибо категорию переживания мы не взяли в готовом виде за пределами теории деятельности из какой-либо другой теории, а скорее пытались вненаучную, интуитивно понятную идею переживания "огранить" понятиями и категориями психологической теории деятельности. Такое "огранение" сродни процессу вспоминания, когда мы не можем точно назвать некое содержание, но постепенно сужаем, зону поиска, определяя, к чему оно относится и чем оно не является.

Только выкристаллизовав в теле "материнской" общепсихологической теории идею интересующего нас объекта и получив таким образом определенную точку опоры, можно было приступить к обзору имеющихся в психологической литературе представлений о нем, не рискуя потонуть в обилии материала, завязнуть в деталях и упустить главное. Обзор почти совсем лишен историчности, он строится строго систематически. Читатель, надеющийся ознакомиться С оригинальными представлениями о стрессе, конфликте, фрустрации и кризисе, о психологической защите и компенсации, будет, видимо, разочарован утаи обзором. Он обнаружит в первой главе не галерею самостоятельных теоретических позиций, а скорее строительную площадку, где готовятся отдельные элементы и целые блоки будущей, кое-где уже угадываемой конструкции.

Цель второй, конструктивной главы заключалась в том, чтобы, взяв исходные абстракции психологической теории деятельности и руководствуясь, с одной стороны, общей идеей переживания, а с другой, данными аналитического обзора, развернуть эти абстракции в направлении интересующей нас эмпирии с целью ее теоретического воспроизведения в такого рода знании, которое фиксирует закономерности процессов, а не их общие признаки.

Выделением этих закономерностей "восхождение к конкретному", разумеется, не заканчивается. В третьей, заключительной, главе ставится проблема Культурно- исторической детерминации переживания, разработка которой должна, по нашему замыслу, перебросить мост от общих закономерностей этого процесса, т. е. от переживания вообще, переживания некоего абстрактного индивида, к переживанию конкретного человека, живущего среди людей в определенную историческую эпоху. В этой главе содержится гипотеза об опосредованности процесса переживания определенными структурами общественного сознания, также подробный анализ конкретного случая переживания, выполненный на материале художественней литературы. Этот анализ призван не столько доказать гипотезу (для доказательства его явно недостаточно), сколько проиллюстрировать ее, а заодно и целый ряд положений предыдущих частей работы.

Автор считает своим долгом почтить словами благодарности светлую память А. Н. Леонтьева, под руководством которого начиналось исследование, а также искренне поблагодарить профессора В. П. Зинченко, без участия и поддержки которого эта книга не могла бы увидеть свет, Н. А. Алексеева, Л. М. Хайруллаеву и И. А. Питляр за помощь в работе.

Введение

Два понятия переживания

Предметом нашего анализа являются процессы, которые в обыденном языке удачно выражаются словом "переживание" (в том значении, в котором "пережить" значит перенести какие-либо, обычно тягостные, события, преодолеть какое-нибудь тяжелое чувство или состояние, вытерпеть, выдержать и т. д.) и в то же время не нашли своего отражения в научном психологическом понятии переживания.

Когда мы обеспокоены тем, как небезразличный нам человек переживет постигшую его утрату, это тревога не о его способности чувствовать страдание" испытывать его (т. е. не о способности переживать в традиционном психологическом смысле термина), а совсем о другом — о том, как ему удастся преодолеть страдание, выдержать испытание, выйти из кризиса и восстановить душевное равновесие, словом, психологически справиться с ситуацией. Речь идет о некотором активном, результативном внутреннем процессе, реально преобразующем психологическую ситуацию, о переживании- деятельности.

Достаточно взглянуть на традиционное психологическое понятие переживания, чтобы убедиться, что оно имеет мало общего с идеей переживания-деятельности. Это традиционное понятие задается через категорию психического явления. Всякое психическое явление характеризуется своей отнесенностью к той или иной "модальности" (чувству, воле, представлению, памяти, мышлению и т. д.), а со стороны внутренней структуры, во-первых, наличием "имманентной предметности" , или предметного содержания , и, во-вторых, тем, что оно непосредственно испытывается субъектом, дано ему. Последний аспект психического явления и зафиксирован в понятии переживания. Таким образом, переживание в психологии понимается как непосредственная внутренняя субъективная данность психического явления в отличие от его содержания и "модальности". С этой точки зрения теоретически осмысленны, хотя и режут слух, такие изредка употребляемые выражения, как "мыслительное переживание", "зрительное переживание" и т. п. . (4).

Чтобы точнее уяснить смысл этого понятия, необходимо рассмотреть переживание в его отношении к сознанию. Оба структурных компонента психического явления — предметное содержание и переживание — как-то даны сознанию, но даны по-разному, в совершенно различных режимах наблюдения. При активных формах восприятия, мышления, памяти сознаваемое предметное содержание выступает как пассивный объект, на который направлена психическая деятельность. То есть предметное содержание дано нам в сознавании, которое является особым актом наблюдения, где Наблюдаемое предстает как объект, а Наблюдатель — как субъект этого акта. В случае же переживания эти отношения оборачиваются. Каждому из внутреннего опыта хорошо известен факт, что наши переживания протекают спонтанно, не требуя от нас специальных усилий, даны нам непосредственно, сами собой (ср. декартово "воспринимаем сами собой"). Сказать о переживании, что оно "дано само собой" — значит подчеркнуть, что оно именно дано само, своей силой, а не берется усилием акта сознавания или рефлексии, иначе говоря, что Наблюдаемое здесь активно и является, следовательно, логическим субъектом, а Наблюдатель, наоборот, лишь испытывает, претерпевает воздействие данности, пассивен и поэтому выступает как логический объект.

Чтобы четче оттенить специфику переживания как особого режима функционирования сознания, нужно назвать две оставшиеся комбинаторные возможности. Когда сознание функционирует как активный Наблюдатель, схватывающий свою собственную активность, т. е. и Наблюдатель и Наблюдаемое обладают активной, субъектной природой, мы имеем дело с рефлексией. И наконец, последний случай, — когда и Наблюдатель и Наблюдаемое являются объектами и, значит, само наблюдение как таковое исчезает, — фиксирует логическую структуру понятия бессознательного. С этой точки зрения становятся понятными распространенные физикалистские представления о бессознательном как о месте молчаливого взаимодействия психологических сил и вещей .

В итоге этого рассуждения мы получаем категориальную типологий, указывающую на место переживания среди других режимов функционирования сознания.

Мы не имеем возможности останавливаться на подробной интерпретации этой типологии, она слишком далеко увела бы нас от основной темы, тем более что главное и без того достигнуто — сформулирована система со- и противопоставлений, задающих основной смысл традиционного психологического понятия переживания.

В рамках этого общего смысла наибольшее распространение в современной психологии получил вариант этого понятия, ограничивающий переживание сферой субъективно значимого. Переживание при этом понимается в его противопоставлении объективному знанию: переживание — это особое, субъективное, пристрастное отражение, причем отражение не окружающего предметного мира самого по себе, а мира, взятого в отношении к субъекту, с точки зрения предоставляемых им (миром) возможностей удовлетворения актуальных мотивов и потребностей субъекта. В этом понимании нам важно подчеркнуть не то, что отличает переживание от объективного знания, а то, что объединяет их, а именно, что переживание мыслится здесь как отражение, что речь идет о переживании-созерцании, а не о переживании- деятельности, которому посвящено наше исследование.

Особое место в психологической литературе по переживанию занимают работы Ф. В. Бассина , с именем которого в советской психологии 70-х годов ассоциируются проблематика "значащих переживаний" (термин Бассина) и попытка представить их как "преимущественный предмет психологии" . В этих работах понятие переживания получало, если можно так выразиться, серьезную встряску, в результате которой границы его были размыты (но и расширены!) сближением этого понятия с большой и неоднородной массой феноменов и механизмов (среди них "комплекс неполноценности" А. Адлера, эффект "незавершенности действия" Б. Зейгарник, Механизмы психологической защиты, механизм "сдвига мотива на цель" А. Н. Леонтьева и т. д. ), что позволило Ф. В. Бассину выдвинуть ряд перспективных гипотез, выходящих за пределы традиционно понятия переживания, к одной из которых мы в свое время вернемся. Главное же в работах Ф. В. Бассина заключается, по нашему мнению, в наметившемся, хотя явно не сформулированном переводе к "экономической" точке зрения на переживание, т. е. к усмотрению за поверхностью феноменально ощущаемого потока переживания проделываемой им работы, производящей реальные и жизненно важные, значимые изменения сознания человека. Если бы такой переход удалось проделать строго и систематически, мы бы имели единую теорию переживания, объединяющую переживание- созерцание и переживание-деятельность в едином представлении.

Ни Бассину, ни кому-либо другому сделать это на уровне целостной теории пока не удалось; исследования переживания-созерцания, ведущиеся в основном в русле изучения эмоций, и исследования переживания- деятельности, осуществляемые в теориях психологической защиты, психологической компенсации, совпадающего поведения и замещения, идут большей частью параллельно. Однако в истории психологии существуют образцы удачного сочетания этих двух категорий в клинических анализах конкретных переживаний (например, в анализе З. Фрейдом "работы печали", Э. Линдеманном "работы горя", в сартровском понимании эмоции как "магического действия" ), и это дает повод надеяться, что рано или поздно объединяющая теория переживания будет построена.

Введение понятия переживания в категориальный аппарат теории деятельности

Построение такой объединяющей теории — дело будущего. Перед нами стоит куда более скромная задача — разработка представлений о переживании- деятельности с позиций деятельностного подхода в психологии. Вводимое понятие, таким образом, не претендует на то, чтобы заменить собой или включить в себя традиционное понятие переживания. (5) Оно вводится не вместо него, а рядом с ним, как самостоятельное и независимое понятие.

В зарубежной психологии проблема переживания активно изучается в рамках исследования процессов психологической защиты, компенсации, совпадающего поведения. Здесь описана масса фактов, создана развитая техника теоретической работы с ними, накоплен большой методический опыт практической работы с личностью, находящейся в критической жизненной ситуации. В последние годы эта область стала предметом пристального внимания многих советских психологов и психиатров. Теория же деятельности оставалась несколько в стороне от этой проблематики.

А между тем, раз эта теория претендует на роль общей психологии, она не может безучастно смотреть на существование целых пластов психологических фактов (известных другим психологическим системам) и целых областей практической психологической работы без того, чтобы попытаться теоретически ассимилировать эти факты и соответствующий им интеллектуальный и методический опыт.

Нельзя, разумеется, утверждать, что психологическая теория деятельности до сих пор совсем не замечала этой сферы психологической реальности. Ход исследования не раз приводил многих авторов, развивающих теоретико-деятельностный подход, к проблеме переживания. Мы обнаруживаем в их трудах анализ конкретных случаев переживания (вспомним, например, описание А. Н. Леонтьевым "психологического выхода", который нашли узники Шлиссельбургской крепости, чтобы пережить необходимость исполнения бессмысленного принудительного труда); разработку представлений о психологических ситуациях и состояниях, являющихся причинами процессов переживания (к ним относятся: "дезинтегрированность сознания" , кризис развития личности , состояние психической напряженности , конфликт личностных смыслов ). К идее переживания приходят и при исследовании отдельных психических функций (назовем представление В. К. Вилюнаса об "эмоциональном способе разрешения ситуаций", попытку объяснить такие феномены восприятия, как перцептивная защита и др. с помощью понятия личностного смысла ), и при изучении общих механизмов функционирования психики (например, при изучении с деятельностных позиций феномена, установки ). Кроме того, мы находим в теории деятельности ряд общих понятий, которые могут быть непосредственно использованы для развития представлений о переживании. Среди них следует особо выделить понятие "внутренней работы", или "работы сознания" .

Однако все эти, сами по себе ценные, идеи и представления носят разрозненный относительно нашей проблемы характер, поскольку они выдвигались, так сказать, попутно, при решении совсем других теоретических задач, и их, конечно, совершенно недостаточно для теоретического освоения такой важной темы, какой является переживание. (6) Чтобы это освоение носило систематический характер, чтобы оно не было механическим пересаживанием понятий из других концептуальных систем на новую теоретическую почву, а было осуществлено за счет органического роста самой теории деятельности, необходимо ввести в нее новую категорию, вокруг которой группировалась бы разработка этой проблемы. В качестве таковой мы и предлагаем категорию переживания.

Но что значит ввести новую категорию в сложившуюся понятийную систему? Это значит, во-первых, показать такое состояние или качество объекта, изучаемого этой системой, перед описанием и объяснением которого она становится в тупик, т. е. продемонстрировать внутреннюю нужду системы в новой категории, а во-вторых, соотнести ее с основными категориями этой системы.

Достаточно взять одну из классических для теорий психологической защиты и совпадающего поведения ситуаций, скажем, ситуацию смерти близкого человека, чтобы обнаружить, что теория деятельности относительно легко может ответить на вопросы, почему при этом возникает психологический кризис и как он феноменологически проявляется, но она даже не задаст самого главного вопроса — как человек выходит из кризиса?

Разумеется, это не принципиальная неспособность теории; просто исторически сложилось так, что ее основные интересы лежали до сих пор в другой плоскости — в плоскости предметно-практической деятельности И психического отражения. Эти категории и определяли характер основных вопросов, с которыми исследователь подходил к психологическому анализу реальности. Но в самой этой реальности, в жизни, существуют ситуации, главная проблема которых не может быть решена ни самым оснащенным предметно-практическим действием, ни самым совершенным психическим отражением. Если человеку угрожает опасность, пишет Р. Питере, он может попытаться спастись бегством, "но если он охвачен горем: у него умерла жена, то каким особым действием можно исправить эту ситуацию?" . Такого действия не существует, потому что нет такого предметного преобразования действительности, которое разрешало бы ситуацию, и соответственно невозможна постановка внутренне осмысленной и в то же время внешне адекватной ситуации (т. е. осуществимой) цели. Значит, предметно-практическое действие бессильно. Но также бессильно и психическое отражение, как рациональное (что очевидно), так и эмоциональное. В самом деле, эмоция, коль скоро она является особым отражением, (7) может только выразить субъективный смысл ситуации, предоставив субъекту возможность рационально осознать его, смысл, молчаливо предполагающийся наличным до и независимо от этого выражения и осознания. Иначе: эмоция только констатирует отношение между "бытием и долженствованием", но не властна изменить его. Так мыслится дело в теории деятельности. Не обладает способностью разрешить подобную психологическую ситуацию и развертывающийся на основе эмоции процесс решения "задачи на смысл", поскольку он как бы продолжает на другом уровне отражение, начатое эмоцией.

Итак, предложенная нами "экзаменационная" Ситуация оказывается неразрешимой ни для процессов предметно- практической деятельности, ни для процессов психического отражения. Как далеко бы мы ни шли по линиям этих процессов, нигде не наступит такой момент, когда благодаря им человек справится с непоправимой бедой, вновь обретет утраченный смысл существования, "духовно оправится", по выражению М. Шолохова. Он может в лучшем случае очень точно и глубоко осознать, что произошло в его жизни, что значит для него это событие, т. е. осознать то, что психолог назовет "личностным смыслом" события и что сам человек в данной ситуации может ощутить как лишение смысла, как бессмыслицу. (8) Подлинная проблема, стоящая перед ним, ее критический пункт состоят не в осознании смысла ситуации, не в выявлении скрытого, но имеющегося смысла, а в его созидании, в смыслопорождении, смыслостроительстве.

Процессы этого рода и составляют то искомое измерение психологической реальности, для которого в теории деятельности нет соответствующей категории. Предлагая на это место понятие переживания и переходя таким образом ко второй, "позитивной", фазе его введения, необходимо отвести возможные претензии на роль этой категории со стороны понятия смыслообразования. Последнее в том виде, в котором оно обращается в теории деятельности, часто употребляется применительно к процессу возникновения любого личностного смысла (а не применительно к возникновению осмысленности), т. е. безотносительно к выделению особых, смыслообразующих мотивов. Но главное даже не в этом: смыслообразование рассматривается как функция мотива , а когда мы говорим о смыслопорождении, то имеем в виду особую деятельность субъекта. (9)

Специфика этой деятельности определяется в первую очередь особенностями жизненных ситуаций, ставящих субъекта перед необходимостью переживания. Мы будем называть такие ситуации критическими. Если бы требовалось одним словом определить характер критической ситуации, следовало бы сказать, что это ситуация невозможности. Невозможности чего? Невозможности жить, реализовывать внутренние необходимости своей жизни.

Борьба против этой невозможности за создание ситуации возможности реализации жизненных необходимостей и есть переживание. Переживание — это преодоление некоторого "разрыва" жизни, это некая восстановительная работа, как бы перпендикулярная линии реализации жизни. То, что процессы переживания противопоставляются реализации жизни, т. е. деятельности, не означает, что это какие-то мистические внежизненные процессы: по своему психофизиологическому составу — это те же процессы жизни и деятельности, но по своему психологическому смыслу и назначению — это процессы, направленные на самое жизнь, на обеспечение психологической возможности ее реализации. Таково предельно абстрактное понимание переживания на бытийном уровне описания, т. е. в отвлечении от сознания.

То, что на уровне бытия предстает как возможность реализации жизненных необходимостей, как возможность жизнеутверждения, то на уровне сознания, точнее одного, самого "низкого" его слоя "бытийного сознания", (10) предстает как осмысленность жизни. Осмысленность жизни есть общее имя (получаемое на уровне феноменологического описания) для целого ряда конкретных психологических состояний, непосредственно опознаваемых в сознании в соответствующем ряде переживаний* от удовольствия до чувства "оправданности существования", составляющего, по словам А. Н. Леонтьева, "смысл и счастье жизни" . "Невозможность" также имеет свою позитивную феноменологию, имя которой — бессмысленность, а конкретные состояния — отчаяние, безнадежность, несбыточность, неизбежность и пр.

Поскольку жизнь может обладать различными видами внутренних необходимостей, естественно предположить, что реализуемости каждой из них соответствует свой тип состояний возможности, а нереализуемости — свой тип состояний невозможности. Каковы конкретно эти типы необходимостей и эти состояния, предрешить нельзя — это один из основных вопросов всего исследования. Можно только сказать, что в ситуации невозможности (бессмысленности) перед человеком в той или иной форме встает "задача на смысл" — не та задача на воплощение в значениях объективно наличного в индивидуальном бытии, но не ясного сознанию смысла, о которой только и идет речь в теории деятельности А. Н. Леонтьева, (11) а задача добывания осмысленности, поиска источников смысла, "разработки" этих источников, деятельного извлечения из них смысла и т. д. — словом, производства смысла.

Именно эта общая идея производства смысла позволяет говорить о переживании как о продуктивном процессе, как об особой работе. Хотя заранее можно предположить, что идея производства в разной мере и в разном виде приложима к различным типам переживания, она является для нас онтологически, гносеологически и методологически центральной. Онтологически потому, что продуктивность, а в пределе — творческий характер переживания, является, как мы увидим в дальнейшем, неотъемлемым свойством высших типов его. В гносеологическом плане потому, что согласно известному марксистскому положению именно высшие формы развития изучаемого объекта дают ключ к пониманию низших его форм. И наконец, в методологическом — потому, что в этой идее, как ни в какой другой, сконцентрирована сущность деятельностного подхода в психологии, методологическим образцом и ориентиром которого является марксово представление о производстве и его сущностном "превосходстве" над потреблением .

Если на уровне бытия переживание — это восстановление возможности реализации внутренних необходимостей жизни, а на уровне сознания — обретение осмысленности, то в рамках отношения сознания к бытию работа переживания состоит в достижении смыслового соответствия сознания и бытия, что в отнесенности к бытию суть обеспечение его смыслом, а в отнесенности к сознанию — смысловое принятие им бытия.

Что касается соотнесения понятия переживания с понятием деятельности, то утверждение, что необходимость в переживании возникает в ситуациях, не разрешимых непосредственно предметно-практической деятельностью, каким бы совершенным отражением она ни была обеспечена, как уже говорилось, нельзя понять так, что к переживанию вообще неприложима категория деятельности и что оно, следовательно, либо является вспомогательным функциональным механизмом внутри деятельности и отражения, либо по своей "природе" выпадает из теоретико-деятельностной картины психологической реальности. В действительности переживание дополняет эту картину, представляя собой наряду с внешней практической и познавательной деятельностями особый тип деятельностных процессов, специфицируемых в первую очередь своим продуктом — смыслом (осмысленностью). (12)

Переживание является именно деятельностью, т. е. самостоятельным процессом, соотносящим субъекта с миром и решающим его реальные жизненные проблемы, а не особой психической "функцией", стоящей в одном ряду с памятью, восприятием, мышлением, воображением или эмоциями. Эти "функции" вместе с внешними предметными действиями включаются в реализацию переживания точно так же, как и в реализацию всякой человеческой деятельности, но значение как интрапсихических, так и поведенческих процессов, участвующих в осуществлении переживания, может быть выяснено только исходя из общей задачи и направления переживания, из производимой им целостной работы по преобразованию психологического мира, которая одна способна в ситуации невозможности адекватной внешней деятельности разрешить ситуацию.

Обращаясь к вопросу о носителях, или реализаторах, переживания, остановимся в первую очередь на внешнем поведении. Внешние действия осуществляют работу переживания не прямо, достижением некоторых предметных результатов, а через изменения сознания субъекта и вообще его психологического мира. Это поведение иногда носит ритуально-символический характер, действуя в этом случае за счет подключения индивидуального сознания к организующим его движение особым символическим структурам, отработанным в культуре я сконцентрировавшим в себе опыт человеческого переживания типических событий и обстоятельств жизни.

Участие в работе переживания различных интрапсихических процессов можно наглядно объяснить, перефразировав "театральную" метафору З. Фрейда: в "спектаклях" переживания занята обычно вся труппа психических функций, но каждый раз одна из них может играть главную роль, беря на себя основную часть работы переживания, т. е. работы по разрешению неразрешимой ситуации. В этой роли часто выступают эмоциональные процессы (отвращение к "слишком зеленому" винограду устраняет противоречие между желанием его съесть и невозможностью это сделать ), однако в противовес той прочной ассоциации (а порой и отождествлению) между словами "эмоция" и "переживание", которая бытует в психологии, нужно специально подчеркнуть, что эмоция не обладает никакой прерогативой на исполнение главной роли в реализации переживания. Основным исполнителем может стать и восприятие (в разнообразных феноменах "перцептивной защиты" ), и мышление (случаи "рационализации" своих побуждений, так называемая "интеллектуальная переработка" травмирующих событий), и внимание ("защитное переключение внимания на посторонние травмирующему событию моменты" (13) ), и другие психические "функции".