Чтобы соответствовать все ускоряющимся темпам пополнения информационных ресурсов и развитию общества в целом, школа постепенно увеличивала срок обязательного обучения и число учебных предметов, в течение многих лет непрерывно расширялось и пополнялось содержание школьного образования. Очевидно, что предпринятые меры не решают поставленной задачи: школа сегодня стала одиннадцати-, двенадцатилетней, но этот процесс не может быть бесконечным; многопредметность разрывает научные связи, ведет к дублированию и дроблению учебного материала, не способствует пониманию учащимися целостной научной картины мира; явная перегруженность учебных программ, признаваемая сегодня и учителями, и методистами, - в ущерб полноте и глубине его осмысления школьниками.
Всеобщая интенсификация процесса обучения стала сегодня объективной реальностью, поэтому вполне закономерно, что многие исследователи стремятся найти такой вид обучения, который гарантировал бы без увеличения сроков обучения повышение качества и прибавление объема информации, усваиваемой в процессе обучения (Н.Ф.Талызина), достижение максимума эффективности за минимально возможное учебное время при минимальных затратах усилий учащегося и учителя (В.М.Блинов, В.В.Краевский).
Исследователи (Л.Ш.Гегечкори, И.А.Зимняя, Г.А.Китайгородская, Е.В.Колчинская, Б.И.Коротяев,
О.П.Околелов, В.А.Пахарукова, А.В.Петровский, П.И.Пидкасистый, Е.В.Сковин, В.С.Страхова, Е.Э.Сысоева и др.) по-разному преломляют основополагающие идеи интенсивного обучения, используя современные данные многих областей знаний, в первую очередь психологии, социолингвистики; обращаются к интеллектуальным и личностным резервам обучаемого, активизации познавательных процессов, положительному воздействию на эмоциональную сферу, оптимизации процессов социальной адаптации. В центре системы интенсивного обучения стоит человек, чей интеллектуальный, деятельностный, креативный, личностный потенциал должен быть реализован в максимальной степени. Поэтому вполне закономерно, что понятие «интенсификация», сложившееся в отечественной педагогике, принадлежит к числу фундаментальных понятий дидактики.
Исходя из основной цели обучения - в минимальные сроки достичь усвоения максимального объема учебного материала, - были выделены основные факторы интенсивности учебного процесса: минимально необходимые сроки обучения для достижения цели обучения при максимально необходимом объеме учебного материала и соответствующей его организации (Ю.К.Бабанский); максимальное использование всех резервов личности обучаемого, достигаемое в условиях особого взаимодействия в учебной группе при творческом воздействии личности преподавателя (Г.А.Китайгородская); оптимальная организация обучения (Е.В.Колчинская); интенсивность мыслительной деятельности обучающихся (Т.Г.Скибина).
Обозначены направления интенсификации процесса обучения (Л.Т.Турбович): переход на более высокий уровень начальной абстракции; обучение эффективным, регулярным и оптимальным приемам мышления; внедрение в практику обучения устройств, облегчающих преподавателю выполнение важных, но наименее творческих его функций.
Среди наиболее эффективных инновационных технологий интенсивного обучения выделяют: технологию глобальной индивидуализации обучения; технологию на основе графических и матричных методов сжатия информации; технологию активного воздействия на личность обучаемого (психотроника, нейропрограммирование, медитация); компьютерные технологии.
Важнейшие целевые ориентации интенсивного обучения:
- сокращение разрыва между увеличением объема учебной информации и фактором ограниченности времени обучения;
- ускорение и интенсификация образовательного процесса за счет сжатия (концентрации) информации;
- активизация познавательных интересов учащихся за счет общего видения перспективы;
- формирование быстроты выполнения умственных действий (общеучебных навыков);
- целостное формирование качеств личности, необходимых для ускоренного усвоения материала (концентрации внимания, целеустремленности, настойчивости, цельного художественного чувства);
- формирование схемного, знакового, символического мышления.
Интенсификация обучения предполагает совершенствование содержания, а также методов и приемов обучения.
Один из приемов интенсивного обучения - прием концептуализации. Концепт уже давно является предметом осмысления в отечественной филологии. К данному понятию обращались в своих работах С.А.Аскольдов («Концепт и слово»), Д.С.Лихачев («Концептосфера русского языка»), Ю.В.Степанов («Константы. Словарь русской культуры»), В.Г.Зусман («Концепт в системе гуманитарного знания»), А.А.Григорьев («Концепт и его лингвокультурологические составляющие») и др.
Концепт - смысловая концентрация; он «расширяет значение, оставляя возможности для сотворчества, домысливания, «дофантазирования» и для эмоциональной ауры слова» (Д.С.Лихачев). Концепты - это «некоторые подстановки значений, скрытые в тексте «заместители», некие «потенции» значений, облегчающие общение и тесно связанные с человеком и его национальным, культурным, профессиональным, возрастным и прочим опытом».
Работа с концептами, концептуализация (вычленение основы, первосмысла или принципа, заложенного в основе чего-нибудь) соприродна уроку литературы, органична ему, так как предполагает работу с текстом художественного произведения. Учитель, организующий на уроках литературы работу школьников с концептами, должен придерживаться следующих принципов:
1) подходить к тексту как к целостности, художественно интерпретирующей действительность;
2) допускать варианты истолкования текста исходя из многозначности художественного образа;
3) вступать в диалогические отношения с автором интерпретируемого текста; 4) включать механизмы эмоционально-образного, логико-понятийного и ассоциативного постижения текста.
Продемонстрировать применение приема концептуализации можно на примере урока литературы по рассказу Т.Толстой «Чистый лист» (11-й класс). Несмотря на то что постмодернистская литература в программе 11-го класса дается обзорно, мы выбрали для анализа рассказ именно этого автора, т. к. художественный мир Татьяны Толстой один из ярких, самобытных в современной литературе, ее называют лучшей в жанре короткого рассказа. Очевидна связь прозы Т.Толстой с русской классической традицией, но в то же время видится и связь с модернистской традицией 1910-1920-х годов.
Для достижения цели урока - совершенствование компонентов общекультурной компетенции, выражающееся в развитии культуры читательского восприятия художественного текста, понимании авторской позиции, образного и аналитического мышления, - необходимо решить следующие задачи:
образовательные - использовать содержание материала рассказа Т.Толстой для расширения смыслового поля важнейших для национальной культуры концептов «чистый», «душа»;
развивающие - развитие навыков анализа произведения малой прозаической формы (развитие умений анализировать, сопоставлять, сравнивать, выделять главное, выдвигать гипотезу, подбирать аргументы для подтверждения собственной позиции, формулировать выводы; развитие коммуникативных навыков и умения применять знания в новой ситуации);
воспитательные - формирование ценностного отношения к душе, внутреннему миру человека как к общечеловеческой, нравственной категории.
Проектируя учебное занятие, необходимо учитывать следующие возрастные особенности
11-классников:
- центральное новообразование ранней юности - самоопределение, как профессиональное, так и личностное; это новая внутренняя позиция, включающая осознание себя как члена общества, принятие своего места в нем; выпускник строит жизненный план, мечты о будущем занимают центральное место в его переживаниях;
- главное психологическое приобретение ранней юности - открытие своего внутреннего мира: у старшеклассников формируется представление о собственной уникальности, неповторимости, исключительности собственного «я»;
- достаточно сформированное абстрактное мышление;
- внутренняя противоречивость развития внимания: объем внимания, концентрация, скорость переключения находятся на весьма высокой ступени развития, вместе с тем внимание становится более избирательным, существенно зависящим от направленности их интересов.
Эти особенности обусловили отбор содержательного материала, необходимого для реализации цели учебного занятия, а также выбор ведущего вида деятельности.
Сценарий урока литературы по рассказу Т.Толстой «Чистый лист» (11-й класс)
После краткой справки об авторе и работы с названием рассказа («Чистый лист»), которое в то же время является и последним его словосочетанием, учитель озвучивает основной проблемный вопрос, ответ на который необходимо дать на уроке: можно ли начать жизнь с чистого листа?
Прежде чем приступать к основному ходу урока, необходимо актуализировать восприятие учащихся. Для этого целесообразно обратиться к смысловому анализу словосочетания «чистый лист». В качестве слова, несущего основную смысловую нагрузку, учащиеся выделяют слово «чистый». Осуществляя подбор существительных, наиболее часто употребляемых с этим прилагательным (чистая душа, чистая вода, чистая правда, чистая совесть, чистый взгляд, чистый язык и др.), мы прогнозируем, что речь в рассказе будет идти о человеке, который как-то ассоциируется в сознании автора со словосочетанием «чистый лист». Чтобы расширить смысловое поле прилагательного «чистый», учащимся предлагается подобрать синоним к каждому словосочетанию: «чистая душа» - «благородный», «чистая правда» - «честный», «чистая совесть» - «справедливый, нравственный, добродетельный», «чистый взгляд» - «открытый», «чистый звук» - «нефальшивый», «чистый язык» - «нормативный, культурный».
Поработав со значением слова «чистый», мы можем предположить, что главный герой рассказа - некий персонаж, несущий в себе идеалы чистоты, которые зафиксированы в этих прилагательных, - добрый, честный, справедливый, открытый, искренний человек. Однако учащиеся делают вывод о том, что главного героя Игнатьева мы не можем соотнести ни с одним из этих значений.
На следующем этапе урока, чтобы разрешить выявленное противоречие, учитель, демонстрируя чистый белый лист формата А4, задает вопрос учащимся: «А все ли мы знаем о чистом листе?» - и предлагает описать его. Учащиеся отмечают, что он белый, чистый, незапятнанный, правильной формы, прямоугольный, гармоничный, стандартный, безукоризненный, совершенный.
После фиксации на доске ряда прилагательных, характеризующих чистый лист, учитель неожиданно сминает его со словами: «А это чистый лист?» В случае затруднения учащихся можно задать вспомогательные вопросы: «Какие ассоциации с характеристикой персонажа возникают у вас, когда вы смотрите на этот смятый лист?», «Почему герой говорит: «Я дошел до точки»?» Опираясь на текст, школьники дают краткую характеристику персонажа: Игнатьев болен, измучен тоской. Болен его сын - «хилый болезненный росточек». Герой называет его «огарочек», который «чуть теплится». Вымотана и измождена болезнью сына жена, ради которого она бросила работу («она святая»). А по ночам герой тоскует по Анастасии и уходит в мир своих видений-снов, не менее мучительных, чем действительность... Его всюду сопровождает Тоска, и мучительно болит где-то в груди Живое. Вот почему своему другу он говорит: «Я дошел до точки».
Распрямив измятый лист, учитель задает вопрос: «Какие ассоциации с героем и его мыслями возникают у вас теперь?» Учащиеся отвечают, что герой мечтает вырваться из этого порочного круга: «Каждый день даю себе слово: завтра встану другим человеком, взбодрюсь. Анастасию забуду, заработаю кучу денег, вывезу Валерочку на юг... Квартиру отремонтирую, буду бегать по утрам...»
Повторим свой вопрос: «Это чистый лист?» Учащиеся отвечают, что он уже использован, измят. А чистый лист - гладкий, ровный, неиспользованный, первозданный. Зафиксируем на доске названные значения чистого листа.
В процессе чтения мы проверяем себя. Что имел в виду автор, называя героя чистым листом? Свое понимание мы должны соотносить с устоявшимися в языке значениями этого выражения. Следующий лист учитель рвет пополам. Вопрос повторяется: «А это чистый лист?» И далее учитель просит озвучить ассоциации относительно героя рассказа, возникающие при восприятии такого листа. Учащиеся говорят, что герой действительно рвется между женой («она святая») и «зыбкой, уклончивой» Анастасией. С одной стороны, Игнатьев жалеет измученную жену - «озеро, промерзшее до дна», с другой стороны, тоскует, оттого что Анастасия не отвечает на его звонки и Живое «тоненько плачет в груди до утра». Даже в мечтах герой стремится уравновесить обеих: «Он будет сильным... Он приручит уклончивую, ускользающую Анастасию. Он приподнимет землистое, опущенное лицо жены. Противоречия не будут разрывать его. Ясно, справедливо уравновесятся достойные. Вот твое место, жена. Владей. Вот твое место, Анастасия. Цари...» Возвращаемся к понятию «чистый лист»: он должен быть неповрежденный, неразрушенный; лишенный раздвоенности, внутренне единый; целостный, целый.
Видя лист с вырванным в центре кругом, учащиеся вспоминают, что в самом начале рассказа Толстая рисует символический образ рваного пледа, под которым спит измученная жена Игнатьева. Эта деталь - символ прорехи в отношениях персонажей. Вернемся к чистому листу. Чистый лист - это лист сплошной, монолитный, цельный. Человек должен быть цельным во всем - в делах и поступках. «Мудрым, цельным, совершенным» видит себя Игнатьев в мечтах: «Стеклянный шар уныния разлетится вдребезги, и новый, сияющий, блистательный, звенящий как струна Игнатьев - мудрый, цельный, совершенный - въедет на белом парадном слоне».
Усложняя задачу, учитель демонстрирует чистый коричневый лист: «Но почему мы решили, что чистый лист обязательно белый? Это ведь тоже чистый лист?», а затем просит обозначить рождающиеся в этот момент ассоциации с текстом рассказа. Вспоминается символический образ «шелковой чайного цвета рубашки, которую носил еще его папа», в этой рубашке без сносу герой женился, в ней забирал сына из роддома. Эта вещь - связующее звено между тремя поколениями. Сжигая рубашку ради прихоти любовницы, Игнатьев отсекает себя от рода.
Для усиления впечатления учитель сжигает коричневый лист, задавая вопрос, с каким еще образом связан мотив огня в рассказе. Учащиеся называют возлюбленную Игнатьева - Анастасию. Ее «красное платье горело приворотным цветком», во сне она является как красный цветок, «жаркий цветок», который «плавает», «мигает», «вспыхивает». Демонстрируя красный лист, учитель спрашивает: «Ведь это тоже чистый лист? Можно ли назвать отношения с Анастасией чистыми?» Учащиеся вспоминают, что для Игнатьева Анастасия стала приворотным цветком, она говорит «бессовестные слова» и улыбается «бесовской улыбкой». Анастасия - символ дьявольского искушения. Отношениями с ней Игнатьев отсекает себя от семьи. Вернемся к понятию «чистый». Согласно одному из своих значений «чистый» - свободный от скверны, угодный божеству; не греховный.
Глядя на нежно-розовый лист, учащиеся вспоминают, как герой, решившийся на операцию, в отчаянии и сомнениях произносит про себя: «Доставайте же свой скальпель, нож, серп, что там у вас принято, доктор, окажите благодеяние, отсеките ветвь, еще цветущую, но уже неотвратимо гибнущую, и бросьте в очищающий огонь...», «Мое бедное сердце, еще шелестят твои яблоневые сады. Еще пчелы, жужжа, копаются в розовых цветах, отягощенных густой пыльцой. Но уже сгустилось на вечернем небе, уже затихло в воздухе, уже точит блестящий обоюдоострый топор...»
Решаясь на такую операцию, Игнатьев отсекает себя от жизни. Но ради чего? Должна же быть какая-то цель, оправдывающая это решение? О чем мечтает Игнатьев? К чему стремится? Задавая эти вопросы, учитель демонстрирует золотой лист. Учащиеся вспоминают один из ключевых эпизодов рассказа - визит к «значительному человеку» Н. - и находят ключевые слова, создающие его образ: золотая авторучка, массивное золотое времяхранилище на дорогом ремешке... Вот к какой цели идет Игнатьев.
Показывая медицинские справки, учитель задает вопрос: «Это чистые листы?» Ответ очевиден: нет, это заполненные медицинские бланки с печатями. Но парадокс! Они символизируют, что Игнатьев чист! В смысле здоров, цел, невредим, пригоден к операции, т. к. в одном из значений «чистый» - «полностью соответствующий кому-либо, чему-либо по своим свойствам».
Образ врача из рассказа Толстой может быть ассоциирован (по своему значению, роли в тексте) не с традиционным белым, а скорее с черным цветом (демонстрируем черный лист). Почему? Обратившись к тексту, учащиеся находят портрет «врача врачей Иванова»: «На голове у него уступчивым конусом сидела шапочка... крахмальный зиккурат... Глаз у него не было». Обратим внимание на детали. Зиккурат - многоступенчатое культовое сооружение; он представлял собой нечто большее, чем просто храм, являясь связующим звеном между небом и землей, а также местом, куда являлся якобы сам бог, объявляя людям свою волю через жрецов. Ассоциации: «врач врачей Иванов» - жрец, сатана. А Игнатьев - тот, кто добровольно приносит себя в жертву.
До операции герой мечтает о чудесном преображении: «Волшебными ножницами я разрежу заколдованное кольцо и выйду за предел. Оковы падут, сухой бумажный кокон лопнет, и изумленная новизной синего, золотого, чистейшего мира, легчайшая резная бабочка вспорхнет, охорашиваясь». Цитируя эти строки, учитель растирает в ладонях бумажный «кокон», наполненный конфетти. Постепенно бумага рвется, и конфетти высыпается. «А произошло ли чудо преображения?» - такой вопрос задает учитель. Ответ очевиден. Бабочка - символ души, бессмертия, возрождения и воскресения, способности к превращениям, к трансформации, так как это крылатое небесное существо появляется на свет, преображаясь из мирской гусеницы. В случае с Игнатьевым преображения не случилось. Операция прошла успешно. Вопрос «Что же удалили Игнатьеву?» позволяет выйти на художественный прием умолчания, использованный Т.Толстой. Автор ни разу не говорит о душе, и только в конце урока мы выходим на это понятие. На этом этапе урока на помощь приходят «эксперты», заранее проанализировавшие значение слова «душа», опираясь на толковые словари С.И.Ожегова, В.И.Даля, словарь синонимов З.Е.Александровой. Такая работа позволяет сделать следующий вывод: Игнатьеву удалили душу, а значит - внутренний мир, совесть, сердце.
А какой же была душа Игнатьева? На рефлексивном этапе урока учитель предлагает учащимся выполнить творческую работу - сложить портрет души героя. В качестве рабочего материала предлагаются белые и цветные листы формата А4, целые и изорванные, бумажная бабочка, магниты. Работа выполняется коллективно на доске, по окончании дается комментарий относительно выполненного портрета.
Автор Толстая Татьяна Никитична
Чистый лист
Жена как прилегла в детской на диване - так и заснула: ничто так не выматывает, как больной ребенок. И хорошо, пусть там и спит. Игнатьев прикрыл ее пледом, потоптался, посмотрел на разинутый рот, изможденное лицо, отросшую черноту волос - давно уже не притворялась блондинкой, - пожалел ее, пожалел хилого, белого, опять вспотевшего Валерика, пожалел себя, ушел, лег и лежал теперь без сна, смотрел в потолок.
Каждую ночь к Игнатьеву приходила тоска. Тяжелая, смутная, с опущенной головой, садилась на краешек постели, брала за руку - печальная сиделка у безнадежного больного. Так и молчали часами - рука в руке.
Ночной дом шуршал, вздрагивал, жил; в неясном гуле возникали проплешины - там собачий лай, там обрывок музыки, а там постукивал, ходил то вверх, то вниз по ниточке лифт - ночная лодочка. Рука в руке с тоской молчал Игнатьев; запертые в его груди, ворочались сады, моря, города, хозяином их был Игнатьев, с ним они родились, с ним были обречены раствориться в небытии. Бедный мой мир, твой властелин поражен тоской. Жители, окрасьте небо в сумеречный цвет, сядьте на каменные пороги заброшенных домов, уроните руки, опустите головы - ваш добрый король болен. Прокаженные, идите по пустынным переулочкам, звоните в медные колокольчики, несите плохие вести: братья, в города идет тоска. Очаги заброшены, и зола остыла, и трава пробивается между плит там, где шумели базарные площади. Скоро в чернильном небе взойдет низкая красная луна, и, выйдя из развалин, первый волк, подняв морду, завоет, пошлет одинокий клич ввысь, в ледяные просторы, к далеким голубым волкам, сидящим на ветвях в черных чащах чужих вселенных.
Игнатьев плакать не умел и потому курил. Маленькими, игрушечными зарницами вспыхивал огонек. Игнатьев лежал, тосковал, чувствовал табачную горечь и знал, что в ней - правда. Горечь, дым, крошечный оазис света во тьме - это мир. За стеной прошумел водопроводный кран. Землистая, усталая, дорогая жена спит под рваным пледом. Разметался беленький Валерик хилый, болезненный росточек, жалкий до спазм - сыпь, желёзки, темные круги под глазами. А где-то в городе, в одном из освещенных окон, пьет красное вино и смеется не с Игнатьевым неверная, зыбкая, уклончивая Анастасия. Погляди на меня... но она усмехается и отводит взгляд.
Игнатьев повернулся на бок. Тоска придвинулась к нему ближе, взмахнула призрачным рукавом - выплыли корабли вереницей. Матросы пьянствуют с туземками по кабакам, капитан засиделся на веранде у губернатора (сигары, ликеры, ручной попугай), вахтенный оставил свой пост, чтобы поглазеть на петушиный бой, на бородатую женщину в пестром лоскутном балагане; тихо отвязались канаты, подул ночной ветерок, и старые парусники, поскрипывая, выходят из гавани неведомо куда. Крепко спят по каютам больные дети, маленькие доверчивые мальчики; посапывают, зажав игрушку в кулачке; одеяла сползают, покачиваются пустынные палубы, в непроглядную тьму с мягким плеском уплывает стая кораблей, и разглаживаются на теплой черной глади узкие стрельчатые следы.
Тоска взмахнула рукавом - расстелила бескрайнюю каменистую пустыню - иней блестит на холодной скалистой равнине, равнодушно застыли звезды, равнодушно чертит круги белая луна, печально звякает уздечка мерно ступающего верблюда, - приближается всадник, закутанный в полосатую бухарскую промерзшую ткань. Кто ты, всадник? Отчего отпустил поводья? Зачем закутал лицо? Дай отвести твои окоченевшие руки! Что это, всадник, ты мертв?.. Рот всадника зияет бездонным провалом, спутаны волосы, и глубокие скорбные борозды прочертили на щеках тысячелетиями льющиеся слезы.
Взмах рукава. Анастасия, блуждающие огни над болотной трясиной. Что это гукнуло в чаще? Не надо оглядываться. Жаркий цветок манит ступить на пружинящие коричневые кочки. Погуливает редкий неспокойный туман - то приляжет, то повиснет над добрым манящим мхом; красный цветок плавает, мигает через белые клубы: сюда иди, сюда иди. Один шаг - разве это страшно? Еще один шаг - разве ты боишься? Мохнатые головы стоят во мху, улыбаются, подмигивают всем лицом. Гулкий рассвет. Не бойся, солнце не встанет. Не бойся, у нас еще есть туман. Шаг. Шаг. Шаг. Плавает, смеется, вспыхивает цветок. Не оглядываться!!! Я думаю, дастся в руки. Я так думаю, что все-таки дастся. Дастся, я думаю. Шаг.
И-и-и-и-и, - застонало в соседней комнате. Толчком прыгнул Игнатьев в дверь, кинулся к зарешеченной кроватке - что ты, что ты? Вскинулась спутанная жена, задергали, мешая друг другу, простыни, одеяло Валерика - что-то делать, двигаться, суетиться! Беленькая голова заметалась во сне, забредила: ба-да-да, ба-да-да! Быстрое бормотанье, отталкивает руками, успокоился, повернулся, улегся... Ушел в сны один, без мамы, без меня, по узенькой тропочке под еловые своды.
«Что это он?» - «Опять температура. Я здесь лягу». - «Лежи, я плед принес. Подушку сейчас дам». - «Вот так он до утра будет. Прикрой дверь. Хочешь есть, там сырники». - «Не хочу, ничего не хочу. Спи».
Тоска ждала, лежала в широкой постели, подвинулась, дала место Игнатьеву, обняла, положила голову ему на грудь, на срубленные сады, обмелевшие моря, пепелища городов.
Но еще не все убиты: под утро, когда Игнатьев спит, откуда-то из землянок выходит Живое; разгребает обгоревшие бревна, сажает маленькие ростки рассады: пластмассовые примулы, картонные дубки; таскает кубики, возводит времянки, из детской лейки наполняет чаши морей, вырезает из промокашки розовых пучеглазых крабов и простым карандашом проводит темную извилистую черту прибоя.
После работы Игнатьев не сразу шел домой, а пил с другом в погребке пиво. Он всегда торопился, чтобы занять лучшее место - в уголке, но это удавалось редко. И пока он спешил, обходя лужи, ускоряя шаг, терпеливо пережидая ревущие реки машин, за ним, затесавшись среди людей, поспешала тоска; то там, то тут выныривала ее плоская, тупая головка. Отвязаться от нее не было никакой возможности, швейцар пускал ее и в погребок, и Игнатьев радовался, если друг приходил быстро. Старый друг, школьный товарищ! Он еще издали махал рукой, кивал, улыбался редкими зубами; над старой заношенной курткой курчавились редеющие волосы. Дети у него были уже взрослые. Жена от него давно ушла, а снова жениться он не хотел. А у Игнатьева было все наоборот. Они радостно встречались, а расходились раздраженные, недовольные друг другом, но в следующий раз все повторялось сначала. И когда друг, запыхавшись, кивал Игнатьеву, пробираясь среди спорящих столиков, то в груди Игнатьева, в солнечном сплетении, поднимало голову Живое и тоже кивало и махало рукой.
Они взяли пиво и соленые сушки.
Я в отчаянии, - говорил Игнатьев, - я просто в отчаянии. Я запутался. Как все сложно. Жена - она святая. Работу бросила, сидит с Валерочкой. Он болен, все время болен. Ножки плохо ходят. Маленький такой огарочек. Чуть теплится. Врачи, уколы, он их боится. Кричит. Я его плача слышать не могу. Ему главное - уход, ну, она просто выкладывается. Почернела вся. Ну а я домой идти просто не могу. Тоска. Жена мне в глаза не смотрит. Да и что толку? Валерочке «Репку» на ночь почитаю, все равно - тоска же. И все вранье, если уж репка засела - ее не вытащишь. Я-то знаю. Анастасия... Звонишь, звонишь - ее дома нет. А если дома- о чем ей со мной говорить? О Валерочке? О службе? Плохо, понимаешь, - давит. Каждый день даю себе слово: завтра встану другим человеком, взбодрюсь. Анастасию забуду, заработаю кучу денег, вывезу Валерочку на юг... Квартиру отремонтирую, буду бегать по утрам... А ночью - тоска.
Я не понимаю, - говорил друг, - ну что ты выкобениваешься? У всех примерно такие обстоятельства, в чем дело? Живем же как-то.
Ты пойми: вот тут, - Игнатьев показывал на грудь, - живое, живое, оно болит!
Ну и дурак, - друг чистил зуб спичкой. - Потому и болит, что живое. А ты как хотел?
А я хочу, чтоб не болело. А мне вот тяжело. А я вот, представь себе, страдаю. И жена страдает, и Валерочка страдает, и Анастасия, наверное, тоже страдает и выключает телефон. И все мы мучаем друг друга.
Ну и дурак. А ты не страдай.
А я не могу.
Ну и дурак. Подумаешь, мировой страдалец! Ты просто сам не хочешь быть здоровым, бодрым, подтянутым, не хочешь быть хозяином своей жизни.
Я дошел до точки, - сказал Игнатьев, вцепился руками в волосы и тускло смотрел в измазанную пеной кружку.
Баба ты. Упиваешься своими придуманными мучениями.
Нет, не баба. Нет, не упиваюсь. Я болен и хочу быть здоровым.
А коли так, отдай себе отчет: больной орган необходимо ампутировать. Как аппендикс.
Игнатьев поднял голову, изумился.
То есть как?
Я сказал.
В каком смысле ампутировать?
В медицинском. Сейчас это делают.
Друг оглянулся, понизив голос, стал объяснять: есть такой институт, это недалеко от Новослободской, так там это оперируют; конечно, пока это полуофициально, частным образом, но можно. Конечно, врачу надо дать на лапу. Люди выходят совершенно обновленные. Разве Игнатьев не слышал? На Западе это поставлено на широкую ногу, а у нас - из-под полы. Косность потому что. Бюрократизм.
Игнатьев слушал ошеломленный.
Но они хотя бы… на собаках сначала экспериментировали?
Друг постучал себе по лбу.
Ты думай, а потом говори. У собак ее нет. У них рефлексы. Учение Павлова.
Игнатьев задумался.
Но ведь это же ужасно!
А чего тут ужасного. Великолепные результаты: необычайно обостряются мыслительные способности. Растет сила воли. Все идиотские бесплодные сомнения полностью прекращаются. Гармония тела и... э-э-э... мозга. Интеллект сияет как прожектор. Ты сразу наметишь цель, бьешь без промаха и хватаешь высший приз. Да я ничего не говорю - что я, тебя заставляю? Не хочешь лечиться, ходи больной. Со своим унылым носом. И пусть твои женщины выключают телефон.
Игнатьев не обиделся, покачал головой: женщины, да…
Женщине, чтоб ты знал, Игнатьев, будь она хоть Софи Лорен, надо говорить: пшла вон! Тогда и будет уважать. А так-то, конечно, ты не котируешься.
Да как я ей такое скажу? Я преклоняюсь, трепещу…
Во-во. Трепещи. ...
КОНЦЕПТ «ЖИВОЕ» В РАССКАЗЕ Т. ТОЛСТОЙ «ЧИСТЫЙ ЛИСТ»
О. В. НАРБЕКОВА
В статье рассматривается концепт «живое» в рассказе Т.Толстой «Чистый лист». Выявляются все аспекты данного концепта в рассказе, доказывается, что «живое» должно составлять основу жизни русского человека, «экстрагация» «живого» ведет к нравственной деградации, духовной опустошенности.
Автор удачно ставит акценты на лингвистических особенностях статьи: отмечает, в частности, изменение значения слова «чистый»: через «свободный» - свободный от совести, обязательств, оно становится синонимом слова «пустой», что, в свою очередь, вбирает все, что связано с распущенностью, цинизмом. Статья любопытна для изучения поэтико-художественной системы Т. Толстой.
Ключевые слова: концепт, живое, жизнь, человек.
Современный человек... Какой он? Чем живет? Что хочет? К чему стремится? Что его ожидает? Эти вопросы неизменно встают при прочтении рассказа Т. Толстой «Чистый лист». Вслед за классиками писательница пытается осмыслить русскую действительность и спрогнозировать ее возможное будущее. Жесткое настоящее да и будущее, представляемые Т. Толстой, достаточно мрачны, ибо в основе своей современный мир -это мир уверенных, сильных, но бездушных, надменных, идущих напролом и это, по мысли писательницы, мир холодной пустоты, мир Тьмы. Эта Тьма, разрастаясь, постепенно охватывает все большее количество людей. Почему это происходит? Из жизни уходит Живое. То Живое, которое заставляет страдать и со-страдать, переживать и со-переживать, видеть и чувствовать красоту мира, то Живое, имя которому Душа. И хотя Толстая ни разу и не называет это слово, это очевидно.
Как же это происходит? Автор размышляет над этим, представляя судьбу своего героя, Игнатьева. Рефлексия, свойственная русскому человеку, не дает Игнатьеву спокойно жить. У него маленький ребенок, который тяжело болен, за которого он переживает и для которого он, увы, ничего не может сделать; усталая, измученная, но бесконечно дорогая жена, которая погружена вся в заботу о ребенке; сам он абсолютно беспомощен в жестоком мире бездушных. Подобных ему - совестливых, тонко чувствующих, ответственных -в современном обществе считают «больными», которым необходимо «лечиться», дабы избавиться от «бесплодных» и «идиотских» сомнений и
войти в состояние «гармонии тела и. мозга» -стать сильными. Самое страшное, что и они себя уже считают такими. «Болезнь» героя, описанная в рассказе, - это не что иное, как тоска. Тоска приходит к нему каждую ночь, тоска стала частью его самого. Это состояние тяготит его, мучит, он хочет вырваться из этого замкнутого круга, чтобы «вбирать» жизнь, но не может: «... Запертые в его груди, ворочались сады, моря, города, хозяином их был Игнатьев, с ним они родились, с ним были обречены раствориться в небытии» . По Толстой, из жизни людей уходит радость, они теряют ощущение полноты жизни, а ведь собственно за этим они и призваны в этот мир. Безмолвная тоска как проказа идет в города, обесцвечивая и обездвиживая все вокруг, обессмысливая и обесценивая жизнь. Не случайно и ребенок Игнатьева болен, жизнь угасает в нем. Изнеможенная жена сравнивается с мумией. Женщина, призванная быть хранительницей домашнего очага, ею быть не в состоянии. Констатируя это, писательница использует мифологические аллюзии: возникает образ египетского бога Осириса, бога возрождающегося к новой жизни, бога, в которого вдохнула жизнь любящая жена. Но «. Осирис молчит, сухие члены туго спеленуты узкими льняными полосами...» . Семья есть и ее нет. Раз-общение (даже завтрак проходил как «молчаливая церемония»), разъ-единение в семье так или иначе ведут к смерти рода, к вырождению.
Однако, как это не может показаться странным, состояние тоски для героя и есть собственно жизнь. Что примечательно, он это понимает, уверен, что, избавившись от такой «болезни», сможет
О. В. НАРБЕКОВА
стать сильным. Надо сказать, что восславление силы, причем ницшевское восславление, находило своеобразное преломление еще в произведениях русских мыслителей начала прошлого века, предвидевших распространение этой идеи и предсказывавших последствия подобной «эволюции» (Л. Андреев, Вл. Соловьев, С. Сергеев-Ценский и др.). И, действительно, постепенно эта мысль начала овладевать умами и сердцами обычных людей. Для Игнатьева стать сильным - «мстить за унижения равнодушным», а еще - подняться и утвердиться в глазах любовницы - недалекой, ограниченной особы, но свободной, страстной, влекущей. «Только слабые жалеют о напрасных жертвах», - рассуждает герой. Первая жертва -это отцовская рубашка, которая была очень дорога Игнатьеву, но которая не нравилась Анастасии, любовнице, и которую он сжег как старую и ненужную. Рубашка здесь - олицетворение связи поколений, связи времен. Герой осознанно разрушает эту связь, потому что так надо, чтобы попасть в число иных, других, которых «не разрывают противоречия». Красный цветок, красивый и манящий, с которым ассоциируется Анастасия -губительный, пожирающий огонь. И Игнатьев готов сгореть, надеясь выйти из этого огня обновленным: уверенным, крепким, не знающим «постыдных сомнений», не обделенным вниманием женщин, которым он пренебрежительно сможет сказать: «Пшли вон!..». Но... что-то все же мешает. Это что-то - Живое. Как быть? Оказывается, уже есть способ решения этой «проблемы»: Живое можно попросту удалить.
Поразительно, но подобные операции - удаление Живого - стали нормой жизни. Живое ампутируют как больной орган, как аппендикс, «экстрагируют» как тяготящий балласт - «чисто, гигиенично», но, конечно же, не бесплатно: врачу обязательно надо «дать на лапу». Власть денег, власть золота - еще одна примета времени, а обладатель сих богатств заслуживает только уважения и почитания.
Надо отметить, однако, что и «обратные» операции по пересадке Живого тоже изредка, но делают. Любопытство к чему-то неизвестному, непонятному, неиспытанному ранее (не хватает остроты ощущений?) заставляет некоторых пойти на это. Но такие операции, во-первых, редки, поскольку доноров практически нет; во-вторых, заканчиваются они, как правило, неудачно: прооперированные не выживают, умирают. Что это значит? Сердце не выдерживает нагрузки: Живое начинает болеть, переполнять чувствами - заставляет смотреть на жизнь иначе.
Игнатьев решается на операцию по удалению Живого. Автор показывает, как мучительно происходит принятие Игнатьевым данного решения. Сначала он видит себя после операции только волевым, преуспевающим, богатым и самодовольным. Но постепенно герой начинает осознавать, что последствия этой операции - это тоже смерть. Только другая. Внезапное озарение охватывает его, он вдруг понимает ужас, необратимость своего поступка, но ненадолго: в ложной надежде герой думает спасти свое «бедное», «трепещущее» сердце, пройти лишь через очищающий огонь преображения, избавиться от мучений и не быть свидетелем неминуемой старости, гибели, разорения - быть выше их: «Оковы падут, сухой бумажный кокон лопнет, и изумленная новизной синего, золотого, чистейшего мира, легчайшая резная бабочка вспорхнет, охорашиваясь.» . Тем не менее, ужас охватывает его Живое, бьющееся царь-колоколом в груди. И это набат. Это предчувствие катастрофы. Тьма, ее посланцы - одинокий окоченевший всадник с зияющим провалом вместо рта (не раз появляющийся на протяжении всего рассказа) и врач-хирург с пустыми черными глазницами - затягивают, и герой все явнее чувствует загробное дыхание.
Любопытно писательница создает образ врача: смуглое лицо, ассирийская борода, пустые глазницы. Это не случайно. Это не русские глаза -открытые, бездонные, глубокие. Для русского человека глаза - зеркало души, а если ее нет, то и глаз нет, только глазницы, и в них - холод, «моря тьмы», бездна, смерть. Напрасно Игнатьев пытался найти в них «спасительную человеческую точку», в них не было ничего: ни улыбки, ни привета, ни брезгливости, ни отвращения. У врача была русская фамилия, каких в России тысячи - Иванов, но Игнатьев, увидев его, удивился: «Какой же он Иванов.» .
Русских всегда отличал особенный склад характера, внутреннего устройства, участливое отношение к людям. И только изначально абсолютно другой человек способен хладнокровно лишить того, чего по природе своей лишен сам -Живого, ему все равно, ему никогда не было дано понять, что это, у него никогда и не возникнет такого желания, потому и операцию он делает в перчатках, чтобы только «не запачкать рук», совершенно не понимая, что запачкать руки о Живое, о чистоту - а это естественная природная чистота - нельзя. Что получается? Доверяя себя всецело «посторонним», «чужим», русский человек теряет свою самобытность, свою самость -свою русскость.
Игнатьев подавил последние сомнения, и операция была сделана. Тут же поглотило его «цветущее небытие». Простилась с ним, рыдая, преданная подруга - тоска, ахнуло за спиной вырванное, брошенное Живое. На какой-то миг он увидел себя маленьким мальчиком, стоявшим рядом с мамой на дачном перроне, потом ему показалось, что он видел сына, Валерика. Они что-то кричали, но он их уже не слышал - оборвалась связь со всем, что было дорого, и со всеми, кто был дорог, разомкнулась цепь. «Родился» «новый» человек: наглый, хамовитый «хозяин» собственной жизни, начавший жизнь с чистого -с пустого листа. Игнатьев начисто забыл, что было в солнечном сплетении - теперь только приятно чувствовал там тупой пятачок. Исчезли сомнения, сами собой решались проблемы, изменился лексикон - вкупе со словами «ща», «ваще», «без балды» появились в речи остроты, женщины стали «бабцами», а собственный сын «недоноском». Вот теперь Игнатьев стал действительно «свободным» - от совести, от каких-либо обязательств. Крайний цинизм, распущенность - теперь его отличительные качества. Цинизм и распущенность -это неотъемлемое проявление нравственной пустоты. Отметим, «чистый - свободный - пустой» не просто возникающая контекстуальная синонимия - слова приобретают особую лексическую наполняемость. Следует обратить внимание также на то, что в постоянно присутствующей в расска-
зе бинарной оппозиции концептов «живое - мертвое» «живое» и «мертвое» трансформируются: герой возрождается к иной жизни, к жизни в новом качестве, но только через смерть нравственную, духовную - становится живым мертвецом. Смерть души, смерть духа не просто обессмысливает жизнь физическую, она перечеркивает ее.
Литература
1. Толстая Т. Н. Любишь - не любишь: Рассказы. М., 1997.
CONCEPT «ALIVE» FROM STORY «CLEAN LEAF» BY T. TOLSTAYA
In the article, the concept «alive» from story «Clean leaf» by Tolstaya is considered. All the aspects of this concept in the story are revealed. It is proved that «alive» must be the base of Russian-man living, loss of «alive» leading to moral degradation and feeling of being wasted.
The author successfully puts stresses on linguistic features of the article, highlighting particularly a transformation of the meaning of word «clean» into «free» - free from conscience and duties; it becomes a synonym of «empty» that in turn includes all of what is concerned with cynicism and dissipation. The article is interesting for researchers of T. Tolstaya"s poetic-artistic system.
Key words: concept, alive, living, man.
Ключові слова: оповідання, автор, мотив, пародія, прийом
гри, постмодерністський дискурс.Название рассказа Т.Толстой «Чистый лист» во
многом значимо и вызывает определенные ассоциации у современного читателя. В
частности, оно может ассоциироваться с известным латинским выражением tabula rasa как в его прямом значении - чистая доска, где можно написать все, что угодно, так и в переносном - пробел, пустота. Ведь в
финале рассказа герой, добровольно изменивший свою внутреннюю сущность, просит
«чистый лист», чтобы «обеспечить интернат» своему собственному сыну, которого
он называет «недоноском». Читатель понимает, что
«чистый лист» в контексте заключительного эпизода является важной деталью,
символом начала новой жизни героя, у которого исчезла душа, а на ее месте
образовалась пустота.С другой стороны, крылатое выражение tabula rasa ассоциируется с трудами известных философов. Так, Локк считал, что
только практика формирует человека, а его ум при рождении - tabula rasa. И.Кант и ориентировавшиеся на него американские трансценденталисты
отвергали указанный тезис Локка. С точки зрения Р.Эмерсона
и других трансценденталистов, человеку от рождения
присуще понимание истины и заблуждения, добра и зла, и эти идеи
трансцендентальны, даются человеку априори, приходят к нему помимо опыта.
Татьяна Толстая не делает прямых намеков на эти философские споры, но в ее
произведении важную роль играет мотив души, которая в подтексте рассказа
воспринимается в традициях классической литературы - как поле битвы между добром
и злом, между Богом и дьяволом.Рассказ «Чистый лист» делится на семь
небольших фрагментов, которые тесно связаны между собой. В основе каждого
фрагмента - эпизоды
внутренней и внешней жизни героя. Однако структурно в тексте произведения
можно вычленить две части - до встречи героя с таинственным врачом, у которого «глаз не было», и
после встречи с ним. В основе такого деления лежит оппозиция «живое» - «мертвое». В первой части
рассказа акцентируется мысль о том, что «Живое» мучило героя: «И Живое
тоненько плакало в груди до утра» . «Живое» в контексте произведения - символ души. Слово «душа»
ни разу не упоминается в рассказе, однако лейтмотивом первой его части
является мотив тоски, а тоска, как указывает В.И.Даль, - «томление души,
мучительная грусть, душевная тревога» .В странном мире, в котором живет герой, тоска
преследует его повсюду. Можно даже сказать, что автор создает персонифицированный
образ тоски, которая «приходила» к герою постоянно, которой он был «поражен»:
«Рука в руке с тоской молчал Игнатьев», «Тоска придвинулась к нему ближе,
взмахнула призрачным рукавом...», «Тоска ждала, лежала в широкой постели,
придвинулась, дала место Игнатьеву, обняла, положила голову на грудь...» и т.д.
.Тоска взмахивает рукавом, подобно женщине, и
эти таинственные «взмахи» способствуют появлению в сознании героя странных
видений. Автор рассказа дает коллаж, состоящий из мыслей и видений героя:
«...запертые в его груди, ворочались сады, моря, города, хозяином их был
Игнатьев, с ним
они родились, с ним они были обречены раствориться
в небытии» . Подчеркнутая нами фраза
«с ним они родились» напоминает об утверждении Канта и других философов, что
человек от рождения - не tabula rasa.Автор «включает» читателя в поток сознания
героя, что дает возможность значительно расширить контекст
произведения. Примечательно, что почти все картины, которые рисуются в
сознании странного героя, имеют апокалиптический
характер. «Жители, окрасьте небо в сумеречный цвет, сядьте на каменные пороги
заброшенных домов, уроните руки, опустите головы...» .
Упоминание о прокаженных, пустынных переулках, заброшенных очагах, остывшей золе,
поросших травой базарных площадях, сумрачных пейзажах - все
это усиливает состояние тревоги и тоски, в котором находится герой. Как бы
играя с читателем, автор рисует низкую красную луну на чернильном небе, и на
этом фоне - воющего волка... В подтексте данного
фрагмента «прочитывается» известный фразеологизм «выть от тоски», и угадывается
авторский намек: от тоски «воет» герой рассказа.Тоска героя мотивируется в рассказе жизненными
обстоятельствами - болезнью ребенка, ради которого жена бросила работу,
а также внутренней раздвоенностью, связанной с тем, что у него, кроме жены,
есть еще и Анастасия. Игнатьев жалеет больного Валерика,
жалеет жену, себя и Анастасию. Таким образом, мотив тоски тесно связан в начале
рассказа с мотивом жалости, который усиливается в дальнейшем повествовании, в
частности, в первой части, а во второй части исчезает, потому что исчезает душа
героя, а вместе с ней - и тоска.Особенностью хронотопа
рассказа является соединение разных временных пластов - прошлого
и настоящего. В настоящем у Игнатьева - «беленький Валерик - хилый, болезненный росточек,
жалкий до спазм - сыпь, железки, темные круги под глазами» , в настоящем и верная жена, а рядом с ней в его
душе - «зыбкая, уклончивая Анастасия». Автор погружает
читателя во внутренний мир героя, который поражает своей сумрачностью. Его
«видения» сменяют друг друга, как кадры хроники. Они объединены общими
настроениями, фрагментарны и возникают в сознании героя так, как возникают
чудеса в сказках - по мановению волшебной палочки. Однако в рассказе
Толстой другие «взмахи» - не доброй волшебницы, а тоски.Во втором «видении» - вереница
кораблей, старые парусники, которые «выходят из гавани неведомо куда», потому
что отвязались канаты. Человеческая жизнь часто сравнивается в литературе с
кораблем, отплывающим в путь. Данное «видение» не случайно возникает в сознании
героя, не случайно он видит, как по каютам спят больные дети. В потоке его
мыслей отразилась тревога Игнатьева за маленького, больного сына.Третья картина пропитана ориентальными и
вместе с тем мистическими мотивами. Каменистая пустыня, мерно ступающий
верблюд... Здесь много загадочного. Например, почему иней блестит на холодной
скалистой равнине? Кто он, загадочный всадник, рот которого «зияет бездонным
провалом», «и глубокие скорбные борозды прочертили на щеках тысячелетиями
льющиеся слезы» ? Мотивы апокалипсиса ощутимы в данном фрагменте, а
таинственный всадник воспринимается как символ смерти. Как автор произведения,
созданного в стиле постмодернизма, Татьяна Толстая не стремится к созданию
четких определенных картин, образов. Ее описания импрессионистичны, нацелены на
создание определенного впечатления.В последнем, четвертом «видении», появившемся
в сознании героя, присутствуют реминисценции и
аллюзии из повести Гоголя «Вечер накануне Ивана Купала». Здесь та же
фрагментарность восприятия, что и в предыдущих эпизодах. Анастасия, как символ
дьявольского искушения, и «блуждающие огни над болотной трясиной» стоят рядом,
упоминаются в одном предложении. «Жаркий цветок», «красный цветок», который
«плавает», «мигает», «вспыхивает», ассоциируется с цветком папоротника в
гоголевской повести, который обещает герою исполнение его желаний. Интертекстуальные связи рассматриваемого фрагмента и
гоголевского произведения явны, они подчеркиваются автором при помощи
отчетливых реминисценций и аллюзий. У Гоголя - «топкие болота»; у Т.Толстой -
«болотная трясина», «пружинящие коричневые кочки», туман («белые клубы»), мох.
У Гоголя «сотни мохнатых рук тянутся к цветку», упоминаются «безобразные
чудовища» . У Т.Толстой «мохнатые головы стоят во мху» .
Рассматриваемый фрагмент объединяет с гоголевским текстом
и мотив продажи души (у Гоголя - черту, у Т.Толстой - сатане). В целом же
«видение» или сон Игнатьева выполняет в тексте рассказа функцию художественного
предварения. Ведь герой гоголевской повести Петрусь Безродный должен принести в
жертву кровь младенца - безвинного Ивася. Таково
требование нечистой силы. Игнатьев в рассказе Толстой «Чистый лист» тоже
принесет жертву - откажется от самого дорогого, что у него было, в том числе и
от собственного сына.Итак, в первой части рассказа дана его
экспозиция. Ведущий мотив данной части - мотив тоски, преследующей Игнатьева,
который является, по сути, маргинальным героем. Он одинок, устал от жизни. Его
материальные проблемы не акцентируются в рассказе. Однако некоторые детали
красноречиво свидетельствуют о том, что они были, например, упоминание о том,
что «жена спит под рваным пледом», что герой ходит в рубашке «чайного цвета»,
которую носил еще его папа, «он в ней и женился, и встречал Валерика
из роддома» , ходил на свидания к Анастасии...Заявленные в начале произведения мотивы
находят развитие в дальнейшем повествовании. Игнатьева продолжает преследовать
тоска («то тут то там выныривала ее плоская, тупая
головка»), он по-прежнему жалеет жену, рассказывая приятелю, что «она святая»,
и по-прежнему думает об Анастасии. Упоминание об известной сказке «Репка» не
случайно в рассказе, и не случайно в монологе героя оно соседствует с именем
любовницы: «И все вранье, если уж репка засела - ее не
вытащишь. Я-то знаю. Анастасия... Звонишь, звонишь - ее дома нет» .
Ситуация, в которой находится Игнатьев, очерчена четко и определенно. Он стоит
перед дилеммой: или верная, но измученная жена, или красивая, но уклончивая
Анастасия. Герою трудно сделать выбор, он не хочет и, очевидно, не может
отказаться ни от жены, ни от любовницы. Читатель может только догадываться, что
он слаб, что у него есть служба, но нет к ней интереса, нет любимого дела,
поскольку о нем не говорится. А поэтому и тоска его не случайна. Игнатьев
осознает, что он неудачник.Можно упрекать автора в том, что характер
главного героя обрисован нечетко. Однако, думается, Т.Толстая
и не стремилась к такой четкости. Она создает условный текст, рисует условный
мир, в котором все подчиняется законам эстетической игры. Герой рассказа
играет в жизнь. Он строит планы, мысленно прорабатывает возможные варианты
будущей счастливой жизни: «Анастасию забуду, заработаю кучу денег, вывезу Валерочку на юг... Квартиру отремонтирую...» .
Однако он понимает, что при достижении всего этого тоска от него не уйдет, что
«живое» будет продолжать мучить его.В образе Игнатьева Т.Толстая создает пародию
на романтического героя - одинокого, страдающего, непонятого, сосредоточенного
на своем внутреннем мироощущении. Однако герой рассказа живет в иную эпоху, нежели герои романтических произведений. Это лермонтовский Печорин мог прийти к грустному выводу о том,
что у него «душа испорчена светом», что, видно, было ему предназначение
высокое, но он не угадал этого предназначения. В контексте романтической эпохи
такой герой воспринимался как трагическая личность. В отличие от романтических
страдальцев герои рассказа Т.Толстой, в частности, Игнатьев и его приятель, не
упоминают о душе. Это слово отсутствует в их лексиконе. Мотив страдания дан в
сниженном, пародийном плане. Герой и не помышляет о высоком предназначении.
Размышляя о его характере, невольно вспоминаешь вопрос пушкинской Татьяны: «Уж
не пародия ли он?» Читатель понимает, что тоска и страдания Игнатьева
обусловлены тем, что он не видит выхода из ситуации, которую сам создал. С
точки зрения приятеля Игнатьева, он просто «баба»: «Подумаешь, мировой
страдалец!»; «Упиваешься своими придуманными мучениями» .
Примечательно, что фраза «мировой страдалец» звучит в ироническом контексте. И
хотя безымянный приятель героя является носителем обыденного усредненного
сознания, его высказывания подтверждают предположение о том, что образ
Игнатьева - пародия на романтического героя. Он не может изменить сложившуюся
ситуацию (для этого не хватает ни воли, ни решительности), а поэтому ему
оказывается проще изменить себя. Но Игнатьев избирает не путь нравственного
самоусовершенствования, который был близок, например, многим толстовским
героям. Нет, ему проще избавиться от «живого», то есть души. «Вот прооперируюсь..., куплю машину...» Автор дает возможность
понять, что материальные блага не избавят человека от страданий.В третьей части рассказа Игнатьев не случайно
становится свидетелем того, как смуглый низенький «человечек» звонил «своей
Анастасии», которую звали Раиса, как обещал ей райскую, с его точки зрения,
жизнь.«Ты как сыр в масле будешь жить», «Да у меня вся
жилплощадь в коврах!!!» - говорил он , а потом вышел из телефонной
будки с заплаканными глазами и злым лицом. Но и этот случай не остановил героя.
Он принял решение, хотя и не сразу.Встреча с одноклассником своего приятеля,
которому «вырезали» или «вырвали» «ее» (читатель давно уже догадался, что речь
идет о душе) как что-то ненужное, мертвое, послужила толчком к принятию
решения. Героя не насторожило то, что из кабинета Н. «вышла заплаканная
женщина», ведь его внимание и внимание приятеля было приковано к другому - к
золотым авторучкам и дорогому коньяку, к роскоши, которую они увидели там. Мотив
богатства усиливается в данной части произведения. Автор дает понять, что этот
мотив в сознании обычного, среднего человека тесно связан с образом
преуспевающего мужчины. В искаженном мире герои типа Н. ассоциируются с
настоящими мужчинами. Т.Толстая в данном случае представляет еще один пример
пародийного мировосприятия. Но привычный в окружении Игнатьева идеал настоящего
мужчины внушается ему и приятелем, и Анастасией, которая пьет «красное вино» с
другими и на которой «красное платье» горит «приворотным цветком». Здесь не
случайна символика цвета и упоминание о «приворотном цветке». Все эти детали
перекликаются с мотивами искушения, с рассматриваемым выше эпизодом из
гоголевской повести «Вечер накануне Ивана Купала». «Приворотный цветок»
ассоциируется с «приворотным зельем», которое является символом магического
влияния на чувства и поступки человека. «Приворотным цветком» для Игнатьева
стала Анастасия, которая говорит «бесовские слова» и улыбается «бесовской
улыбкой». Она искушает, как бес. Идеалы толпы становятся идеалами для
Игнатьева. А чтобы осуществить свою мечту - избавиться от противоречий,
«приручить ускользающую Анастасию», спасти Валерика,
Игнатьеву нужно «стать богатым, с авторучками». В этом уточнении - «с
авторучками» - сквозит авторская ирония. Ироническую улыбку вызывает и
внутренний монолог Игнатьева: «Кто это идет, стройный, как кедр, крепкий, как сталь,
пружинистыми шагами, не знающими постыдных сомнений? Это идет Игнатьев. Путь
его прям, заработок высок, взгляд уверен, женщины смотрят ему вслед» .В потоке мыслей героя жена постоянно
ассоциируется с чем-то мертвым. Так, Игнатьев хотел «приласкать пергаментные
пряди волос, но рука встретила лишь холод саркофага». Как символ холода и
смерти в рассказе несколько раз упоминается «скалистая изморозь, звяканье
сбруи одинокого верблюда, озеро, промерзшее до дна», «окоченевший всадник». Такую
же функцию выполняет упоминание о том, что «Осирис молчит». Заметим, что в
египетской мифологии Осирис, бог производительных сил природы, ежегодно
умирает и возрождается к новой жизни . Ориентальные мотивы
присутствуют и в мечтах героя о том, как он - «мудрый, цельный, совершенный -
въедет на белом парадном слоне, в ковровой беседке с цветочными опахалами» . Да, изображая внутренний мир героя, автор не жалеет иронии. Ведь он
желает чуда, мгновенного превращения, которое принесло бы ему признание, славу,
богатство без приложения всяких усилий. «Чудо» происходит, герой изменяется,
но только становится не таким, каким представлял себя в мечтах. Однако этого он
уже не замечает и не понимает. Мгновенное изъятие «Живого» - его души - сделало
его таким, каким он должен был стать, учитывая его желания и помыслы.Автор рассказа свободно играет образами
мировой культуры, приглашая читателя к их разгадке. В основе произведения -
распространенный в мировой литературе мотив продажи души Дьяволу, Сатане,
Антихристу, нечистой силе, а также связанный с ним мотив метаморфозы. Известно,
что подобно Христу, совершающему чудо, Антихрист имитирует чудеса Христа. Так,
Сатана под видом ассирийца, «Врача Врачей», имитирует действия врача. Ведь
настоящий врач лечит и тело, и душу. Ассириец «экстрактирует»,
то есть удаляет душу. Игнатьева поражает то, что «глаз у него не было, но
взгляд был», «из глазниц смотрела бездна», а раз не было глаз - «зеркала
души», значит и души не было. Героя поражает синяя борода
ассирийца и его шапочка в виде зиккурата. «Какой же
он Иванов...» - ужаснулся Игнатьев» . Но было уже поздно. Исчезли его
«запоздалые сомнения», а вместе с ними - и «преданная им подруга - тоска». Герой попадает
в царство Антихриста - царство морального зла. Здесь «люди будут себялюбивы,
сребролюбивы, горды, надменны, злоречивы, непослушны родителям, неблагодарны,
нечестивы, немилостивы, неверны слову...,
наглы, напыщенны, любящие наслаждение больше Бога» . По средневековому выражению, Антихрист - обезьяна
Христа, его фальшивый двойник . Врач в рассказе Толстой «Чистый лист» - фальшивый двойник
врача. Он надевает перчатки не ради стерильности, а «чтобы не запачкать руки».
Он груб со своим пациентом, когда ехидно замечает по поводу его души: «А она у
вас, по-вашему, большая?» Автор рассказа использует общеизвестный
мифологический сюжет, значительно модернизируя его.Рассказ Т.Толстой «Чистый лист» является ярким
образцом постмодернистского дискурса
со многими присущими ему чертами. Ведь во внутреннем мире героя есть что-то
ужасное и необычное, герой ощущает внутреннюю дисгармонию. Т.Толстая
подчеркивает условность изображаемого мира, играя с читателем. Мотивы
эстетической игры выполняют структурообразующую роль в ее рассказе. Игра с
читателем имеет в произведении разные формы проявления, что сказывается в
изображении событий на грани реального и ирреального. Автор «играет»
пространственными и временными образами, давая возможность свободно переходить
из одного времени в другое, актуализировать информацию различного рода, что
открывает широкий простор для читательского воображения. Игра сказывается в
использовании интертекста, мифологем, иронии, в
соединении разных стилей. Так, разговорная, сниженная, вульгарная лексика
деградировавшего в конце произведения героя - полный контраст по
сравнению с той лексикой, которая встречается в его потоке сознания в начале
рассказа. Герой играет в жизнь, а эстетическая игра автора с читателем
позволяет не только заново воссоздать известные сюжетные мотивы и образы, но и
превращает трагедию героя в фарс.Название рассказа «Чистый лист» актуализирует
старый философский спор о том, какими есть ум и душа человека от рождения: tabula rasa или не tabula rasa? Да, в
человеке многое заложено от рождения, но его душа продолжает оставаться полем
битвы Бога и Дьявола, Христа и Антихриста. В случае с Игнатьевым в рассказе
Т.Толстой победил Антихрист.ЛІТЕРАТУРАГоголь Н. В. Собрание сочинений: в 7 т. / Н. В. Гоголь. - Вечера на хуторе
близ Диканьки / коммент. А. Чичерина, Н. Степанова. - М.: Худож. лит., 1984. - Т. 1. - 319 с.Даль В.
И. Толковый словарь русского языка. Современная
версия. / В. И.
Даль. - М. : ЭКСМО-Пресс, 2000. - 736 с.Мифы народов мира: энциклопедия: в 2 т. - М. : Сов.
энциклопедия, 1991. - Т. 1.
- 671 с.Толстая
Т. Чистый лист / Т. Толстая // Любишь - не любишь: рассказы / Т. Толстая. - М.: Оникс: ОЛМА-ПРЕСС, 1997. - С. 154 -175.ВАЛЕНТИНА МАЦАПУРАОСОБЕННОСТИ ПОЭТИКИ РАССКАЗА ТАТЬЯНЫ ТОЛСТОЙ
«ЧИСТЫЙ ЛИСТ»В статье анализируются особенности поэтики
рассказа Т.Толстой «Чистый лист». В частности, автор сосредотачивает внимание
на поэтике названия произведения, особенностях его художественной структуры,
роли символики, интертекспуальных мотивах, принципах
эстетической игры. Рассказ рассматривается как образец постмодернистского
дискурса.Ключевые слова: рассказ, автор,
мотив, пародия, прием игры, постмодернистский дискурс.VALENTYNA MATSAPURAPOETICS PECULIARITIES OF T.TOLSTAYA"S STORY «BLANK PAPER»Poetics Peculiarities of T.Tolstaya"s Story
«Blank Paper» are under consideration in the article. In particular, the author
focuses her attention on the poetics of the story"s title, peculiarities of its
artistic structure, the role of the symbolic and intertextual motives, the principles of aesthetic game. The
story «Blank Paper» is viewed as a sample of postmodern discourse.Key
words: narrative, author, motive, caricature, game technique, postmodern
discourse.
родилась 3 мая 1951 года в Ленинграде, в семье профессора физики Никиты Алексеевича Толстого с богатыми литературными традициями. Татьяна росла в многодетной семье, где у неё было семь братьев и сестёр. Дедушка будущей писательницы по материнской линии - Лозинский Михаил Леонидович, литературный переводчик, поэт. По отцовской линии является внучкой писателя Алексея Толстого и поэтессы Наталии Крандиевской.
После окончания школы, Толстая поступила в Ленинградский университет, на отделение классической филологии (с изучением латинского и греческого языков), который окончила в 1974 году. В этом же году выходит замуж и, вслед за мужем, переезжает в Москву, где устраивается работать корректором в «Главной редакции восточной литературы» при издательстве «Наука». Проработав в издательстве до 1983 года, Татьяна Толстая в этом же году публикует свои первые литературные произведения и дебютирует, как литературный критик со статьёй «Клеем и ножницами…» («Вопросы Литературы», 1983, № 9).
По собственным признаниям, начать писать её заставило то обстоятельство, что она перенесла операцию на глазах. «Это теперь после коррекции лазером повязку снимают через пару дней, а тогда пришлось лежать с повязкой целый месяц. А так как читать было нельзя, в голове начали рождаться сюжеты первых рассказов», - рассказывала Толстая.
В 1983 году написала первый рассказ под названием «На золотом крыльце сидели…», опубликованный в журнале «Аврора» в том же году. Рассказ был отмечен как публикой, так и критикой и признан одним из лучших литературных дебютов 1980-х годов. Художественно произведение представляло собой «калейдоскоп детских впечатлений от простых событий и обыкновенных людей, представляющихся детям различными таинственными и сказочными персонажами». Впоследствии Толстая публикует в периодической печати ещё около двадцати рассказов. Её произведения печатаются в «Новом мире» и других крупных журналах. Последовательно выходят «Свидание с птицей» (1983), «Соня» (1984), «Чистый лист» (1984), «Любишь - не любишь» (1984), «Река Оккервиль» (1985), «Охота на мамонта» (1985), «Петерс» (1986), «Спи спокойно, сынок» (1986), «Огонь и пыль» (1986), «Самая любимая» (1986), «Поэт и муза» (1986), «Серафим» (1986), «Вышел месяц из тумана» (1987), «Ночь» (1987), «Пламень небесный» (1987), «Сомнамбула в тумане» (1988). В 1987 году выходит первый сборник рассказов писательницы, озаглавленный аналогично её первому рассказу - «На золотом крыльце сидели…». В сборник вошли, как известные ранее произведения, так и не опубликованные: «Милая Шура» (1985), «Факир» (1986), «Круг»(1987). После издания сборника Татьяна Толстая была принята в члены Союза писателей СССР.
Советская критика восприняла литературные произведения Толстой настороженно. Её упрекали в «густоте» письма, в том, что «много в один присест не прочтешь». Другие критики восприняли прозу писательницы с восторгом, но отмечали, что все её произведения написаны по одному, выстроенному шаблону. В интеллектуальных кругах Толстая получает репутацию оригинального, независимого автора. В то время основными героями произведений писательницы были «городские сумасшедшие» (старорежимные старушки, «гениальные» поэты, слабоумные инвалиды детства…), «живущие и гибнущие в жестокой и тупой мещанской среде». С 1989 года является постоянным членом Российского ПЕН-центра.
В 1990 году писательница уезжает в США, где ведёт преподавательскую деятельность. Толстая преподавала русскую литературу и художественное письмо в колледже Скидмор, расположенном в городе Саратога-Спрингс и Принстоне, сотрудничала с New York review of books, The New Yorker, TLS и другими журналами, читала лекции в других университетах. Впоследствии, все 1990-е годы писательница по несколько месяцев в году проводила в Америке. По её словам, проживание заграницей поначалу оказало на неё сильное влияние в языковом аспекте. Она жаловалась на то, как меняется эмигрантский русский язык под влиянием окружающей среды. В своём коротком эссе того времени «Надежда и опора», Толстая приводила примеры обычного разговора в русском магазине на Брайтон-Бич: «там в разговор постоянно вклиниваются такие слова, как „свисслоуфетный творог“, „послайсить“, „полпаунда чизу“ и „малосольный салмон“». После четырёх месяцев пребывания в Америке, Татьяна Никитична отмечала, что «мозг её превращается в фарш или салат, где смешиваются языки и появляются какие-то недослова, отсутствующие как в английском, так и в русском языках».
В 1991 году начинает журналистскую деятельность. Ведёт собственную колонку «Своя колокольня» в еженедельной газете «Московские новости», сотрудничает с журналом «Столица», где входит в состав редколлегии. Эссе, очерки и статьи Толстой появляются также в журнале «Русский телеграф». Параллельно с журналистской деятельностью, она продолжает издавать книги. В 1990-х были опубликованы такие произведения, как «Любишь - не любишь» (1997), «Сёстры» (в соавторстве с сестрой Наталией Толстой) (1998), «Река Оккервиль» (1999). Появляются переводы её рассказов на английский, немецкий, французский, шведский и другие языки мира. В 1998 году стала членом редколлегии американского журнала «Контрапункт». В 1999 году Татьяна Толстая возвращается в Россию, где продолжает заниматься литературной, публицистической и преподавательской деятельностью.
В 2000 году писательница публикует свой первый роман «Кысь». Книга вызвала много откликов и стала очень популярной. По роману многими театрами были поставлены спектакли, а в 2001 году в эфире государственной радиостанции «Радио России», под руководством Ольги Хмелевой, был осуществлен проект литературного сериала. В этом же году были изданы ещё три книги: «День», «Ночь» и «Двое». Отмечая коммерческий успех писательницы, Андрей Ашкеров в журнале «Русская жизнь» писал, что общий тираж книг составил около 200 тысяч экземпляров и произведения Татьяны Никитичны стали доступны широкой публике. Толстая получает приз XIV Московской международной книжной ярмарки в номинации «Проза». В 2002 году Татьяна Толстая возглавила редакционный совет газеты «Консерватор».
В 2002 году писательница также впервые появляется на телевидении, в телевизионной передаче «Основной инстинкт». В том же году становится соведущей (совместно с Авдотьей Смирновой) телепередачи «Школа злословия», вышедшей в эфире телеканала Культура. Передача получает признание телекритики и в 2003 году Татьяна Толстая и Авдотья Смирнова получили премию «ТЭФИ», в категории «Лучшее ток-шоу».
В 2010 году, в соавторстве с племянницей Ольгой Прохоровой, выпустила свою первую детскую книжку. Озаглавленная, как «Та самая Азбука Буратино», книга взаимосвязана с произведением дедушки писательницы - книгой «Золотой ключик, или Приключения Буратино». Толстая рассказывала: «Замысел книги родился 30 лет назад. Не без помощи моей старшей сестры… Ей всегда было жалко, что Буратино так быстро продал свою Азбуку, и что об ее содержании ничего не было известно. Что за яркие картинки там были? О чем она вообще? Шли годы, я перешла на рассказы, за это время подросла племянница, родила двоих детей. И вот, наконец, на книгу нашлось время. Полузабытый проект был подхвачен моей племянницей, Ольгой Прохоровой». В рейтинге лучших книг XXIII Московской международной книжной выставки-ярмарки, книга заняла второе место в разделе «Детская литература».
В 2011 году вошла в рейтинг «Сто самых влиятельных женщин России», составленный радиостанцией «Эхо Москвы», информационными агентствами РИА Новости, «Интерфакс» и журналом «Огонёк». Толстую относят к «новой волне» в литературе, называют одним из ярких имен «артистической прозы», уходящей своими корнями к «игровой прозе» Булгакова, Олеши, принесшей с собой пародию, шутовство, праздник, эксцентричность авторского «я».
О себе говорит : «Мне интересны люди „с отшиба“, то есть к которым мы, как правило, глухи, кого мы воспринимаем как нелепых, не в силах расслышать их речей, не в силах разглядеть их боли. Они уходят из жизни, мало что поняв, часто недополучив чего-то важного, и уходя, недоумевают как дети: праздник окончен, а где же подарки? А подарком и была жизнь, да и сами они были подарком, но никто им этого не объяснил».
Татьяна Толстая жила и работала в Принстоне (США), преподавала русскую литературу в университетах.
Сейчас живёт в Москве.